Для меня сегодня эта клоунада наконец закончится. С минуты на минуту. Как только адвокат расскажет Леонтьевым всё, что произошло во время суда.
Вся минувшая неделя была просто невыносима и казалась бесконечной. Как я ни старался свести к минимуму общение с Викой и всем ее семейством, Леонтьев дергал меня к ним почти каждый день. То срочные рабочие вопросы, то Викины выходки, то еще какие-нибудь переживания.
Вспоминаю и изумляюсь: пока в мою жизнь не вернулась Лена, я ведь как-то вполне себе уживался с Викой. Сейчас не понимаю — как? Хотя и она, конечно, проявила себя во всей красе не сразу. Но эти последние дни были особенно изматывающими.
Еще и скучал по Лене адски. Думал о ней постоянно. Вспоминал наши вечера, наши ночи…
После того, как мы записали Викины откровения, я с ней даже не встречался, так мы договорились. Нет, я ее, конечно, видел. Подъезжал как-то к институту — просто постоять, посмотреть на нее издали. Когда уже совсем невмоготу становилось. Но этого катастрофически мало.
Еще и отец постоянно поклевывал мозг:
— Что теперь будет? И так ясно. Всё было зря… Даже нет. Теперь будет еще хуже. После такого Леонтьев еще больше озвереет. Спрашивается, зачем ты тогда вообще ввязался в эту авантюру, если в последний момент решил всё похерить? И ради чего? Ради какой-то незнакомой девахи? Как по мне, она того же сорта, что и твоя мать. Нет, сынка Леонтьева я не оправдываю, там все семейство гнилое. Но и девка эта… явно не скромная овечка. Приспособленка, которая хотела себя подороже продать. Знаю я эту породу. И из-за нее ты родного отца… под монастырь?
Я старался пропускать его причитания мимо ушей. Все-таки отчасти он прав. Я не успел довести Леонтьева и прокурора до открытой конфронтации. До настоящей войны, в которой оба потопили бы друг друга с концами. Между ними больше нет ни дружбы, ни доверия. Только взаимное недовольство, обиды, подозрения. Хорошая почва. Жаль, времени нет провернуть всё изящно.
Но отец слишком уж нагнетает. А вчера, накануне суда, совсем запаниковал:
— Может, мне, не дожидаясь, просто свалить из России, а? В Канаду? Или, может, ты передумаешь все же? Герман, ты же понимаешь… Столько всего на кону стоит! И ради чего?
— Успокойся. Всё будет нормально.
— Да как же… — мрачно усмехнулся отец. — Герман, серьезно, я эту гниду знаю. Он не простит ни меня, ни тебя. Он всё сделает, чтобы и нам разрушить жизнь.
— Ничего он не сделает.
— Сделает! — вскинулся отец, наставив на меня указательный палец. — Ещё как сделает! И меня засадит, и тебя заодно… Просто потому что у него есть такая возможность. А после вашего выхода в суде появится и сильное желание.
— Желание, может, и появится, зато возможность пропадет, — пытался я его успокоить. — Ну как ты не понимаешь, что все его возможности — это просто взаимовыгодные связи. Они и сейчас уже зыбкие, а после суда, когда вся эта история выльется наружу, и вовсе лопнут. Почему? Потому что он — тонущий корабль. Остаться с ним — значит, с ним же пойти ко дну.
Отец все равно смотрел с сомнением.
— Ну, вспомни себя. Кто из твоих друзей, кроме Явницкого, тебя поддерживал? От тебя ведь все отвернулись. И это понятно — побоялись проблем. Ну а здесь будет ещё круче.
— Почему ты так уверен, что он тонет?
— Дело Славика слишком резонансное. Замять его не удастся. Многие уже это понимают. Я ведь помогаю ему с делами, вижу, как в последнее время под благовидными предлогами потихоньку сливается то один, то другой. А после суда и вовсе разбегутся как от чумы.
— А что потом?
— А потом всплывут всякие любопытные материалы по его незаконным сделкам. Покрывать его уже больше никто не станет. Зачем? Пользы от него больше нет, только проблемы. Наоборот, сделают козлом отпущения.
— И поедем мы с ним вместе по этапу… — невесело усмехнулся отец.
— Ты же знаешь, что твое дело уже изрядно «подмарафетили», чтобы было всё по минимуму. Никто не будет заморачиваться и восстанавливать материалы, половина из которых, к тому же, шита белыми нитками. Потому что это никому не нужно. Кроме Леонтьева. А он из игры, считай, выбыл.
Мои доводы отца мало успокоили. У него вообще нервы стали ни к черту. Да он и сам про себя шутит, что броня поизносилась.
Подхожу к Лене. Правда, мы договорились встретиться чуть позже, но не хочу больше ждать. Да и переживал за нее сильно, зная, что адвокат Леонтьевых церемониться с ней не будет. И так до заседания не мог к ней подойти, не мог даже словом перекинуться. Вообще «не замечал» ее. Хотя, конечно же, замечал. За каждым шагом ее следил.