Эварт становится серьёзным.
— Ты перестал ходить на мои сеансы… — откладывает газету.
Поворачиваюсь к Гранту.
— Да, забегался, — отвечаю уклончиво.
Лицо Гранта хмурится.
— Фоэрт, в последний раз ты был у меня две недели назад…
— Да-да я знаю, только не заводись, и так голова болит, — перебиваю и тут же осекаюсь, но от Гранта это не ускользает. Эварт напрягается и наклоняется чуть вперёд, расставив ноги, кладёт локти на колени, смотрит пристально.
— А вот с этого поподробнее. Ты пользовался ею, да? — моментально догадывается о причине появления боли.
— Пару раз, — признаюсь честно, опускаюсь в кресло, расстёгивая пиджак.
— Не играйся с этим, Фоэрт, тьма тебе противопоказана, и ты прекрасно это знаешь.
Всё веселье слетает в момент.
— Знаю, у меня всё под контролем, правда.
Грант резко поднимается и в два шага оказывается перед столом, на который опирается руками и пронизывается меня суровым взглядом из-под сведённых бровей.
— Ты можешь так думать, но это заблуждение, ты не можешь распознать, кто владеет кем сейчас — ты ей или она тобой.
— Ты нагнетаешь, Грант. Я же говорю, что всё под контролем, — притягиваю к себе документацию.
Ноздри Гранта раздуваются, зрачки в синих радужках сужаются до точек, он всерьёз обеспокоен.
— Ладно, — соглашается он, — тогда займёмся этим сейчас.
— У меня навалом работы.
— Подождёт твоя работа. Или потерять всё хочешь, в том числе и свою работу? Твою магию нужно в баланс приводить немедленно, — хлопнул он по стопке с бумагами и полез во внутренний карман своего пиджака, извлекая маятник. Разжал пальцы, из которых выпал металлический шар на серебристой цепочке.
Закатываю глаза и с тяжестью выдыхаю.
— Хорошо-хорошо, но не больше получаса, — предупреждаю я, поднимаюсь с кресла и иду к двери, закрываюсь на ключ.
Возвращаюсь на своё место, Грант подходит сбоку и опускает перед моими глазами маятник, который начинает монотонно раскачиваться из стороны в сторону. Не замечаю, в какой миг веки становятся тяжёлыми, а пространство плывёт, связываясь в неясные силуэты.
Холодный воздух с силой врывается в лёгкие, ветер шумит в ушах, но я, не останавливаясь, бегу по мостовой и каждый раз оборачиваюсь, страшась, что меня нагонят. Я бегу в надежде уйти, ведь если найдут, мне конец. Желание жить превышает дикую усталость в теле, заглушает трёхдневный голод. Я почти скрылся, но в последний момент, поскальзываясь на мокром камне, падаю на правое плечо. Хруст кости неприятно отдается в черепе, острая боль пронизывает от лопатки до макушки. Я подавляю крик, поднимаюсь на разбитые коленки, смотрю на свою потертую одежду, которая похожа на лохмотья бродяги.
Приближающийся топот вызывает приступ ужаса, заставляет рвануть с места, я снова бегу через заросли, продираясь сквозь ветки, которые дерут кожу, рвут ветхую ткань на мне. В горле начинает першить, грудь пронизывать боль, правая рука онемела, и я её почти не чувствую. Больше не в силах двигаться, я рискую упасть замертво, забегаю за угол полуразваленного дома, приваливаюсь к холодной стене. Вонь из канализации заставляет задыхаться, а лёгкие — разрываться от нехватки кислорода.
Прислушиваюсь, стараясь сдержать рвущее горло дыхание.
— Ты точно видел, что он забежал именно сюда?
— Точно, — летит ответ.
— Там в заборе дырка есть, он мог пролезть в неё, — раздаётся ещё один голос.
Нечеловеческое рычание и сильный удар по одному из железных мусорных ящиков.
— Возвращаемся!
Слышу звук удаляющихся шагов, выбираться из своего укрытия не спешу. Меня трясёт, в плече нестерпимая боль. Долго я не смогу прятаться, рано или поздно меня найдут. Или я сдохну на одной из этих грязных улиц. В какой-то момент понимаю, что не могу сдвинуться с места, слабость в теле подкашивает. Раскат грома заставляет содрогнуться, холодные капли ударяют по лицу. Дождь хлещет потоком, заставляя меня сползти по стене и сесть на землю. Кажется, это и есть конец… Через воспалённое сознание до моего слуха не сразу доходят приближающие шаги. Но мне уже плевать на всё. Пусть меня заберут и сделают то, что хотят сделать.
Дождь внезапно прекращается, хотя беспрерывный шум продолжает оглушать. Я стискиваю стучащие зубы и медленно поднимаю голову, отводя взгляд от начищенных туфель. Передо мной стоит незнакомый мужчина и держит надо мной зонт. Всё, что я запоминаю — это его взгляд, полный печали.