А сам Валерий Рамкин, естественно, не мог и догадываться о комплексах рыжей небожительницы. Поэтому, когда на ее щеках вспыхнул пятнистый румянец, а в уголках глаз блеснули злые слезы, он попятился назад. Она выглядела величественной и красивой, эта волшебная девушка.
– Ладно, не больно мне и нужен этот каталог! – вздернув подбородок, она устремилась к двери. Угловатая, немного неловкая.
Он едва успел ухватить ее за локоть.
– Стойте, стойте! – Рамкин потер ладонями виски. – Я просто обомлел… Не сердитесь. Видите, мелом круг нарисован? Становитесь в центр!.. Погоди, ты плачешь, что ли? – опухший кончик носа и крупная слеза, воровато проскользнувшая по щеке, делали красавицу более человечной, вот он и перешел на «ты».
– Сам не видишь? Дай уйти… Чего мне фотографироваться в таком виде? Людей смешить!
– Да нормальный у тебя вид! У меня есть грим, всегда вожу на всякий случай с собой. Сейчас умоешься, успокоишься. А я пока всех остальных отснимаю, чтобы с тобой как следует поработать… Ты уж меня прости, я просто обомлел, когда тебя здесь увидел.
– Цирк уродов на конкурсе красавиц? – хмыкнула Алена.
– Что? – не понял Валера.
– Не волнуйся, я себе цену знаю. В гробу я видела этот ваш конкурс. У меня подруга есть, красивая, вот с ней за компанию и пришла. А что мне делать, последнее школьное лето. Постою на заднем плане, получу подарок от спонсора. Бесплатную заправку на бензоколонке. Правда, мне эта заправка на фиг не нужна, машины-то у меня нет, – ее голос выровнялся, погрубел.
Самой Алене ее собственный монолог казался воплощением цинизма – и это, как ни странно, ободряло. Она почувствовала себя спокойной и взрослой. Да, не красавица, так что же теперь? Зато она не питает свойственных шестнадцатилетним иллюзий. А значит, у нее есть фора, чтобы крепче на ноги встать.
Валера посмотрел в ее разгоряченное лицо, потом на ее руки, в которых она нервно теребила ручку затасканной джинсовой сумочки… и неожиданно понял все. Прочитал в глазах этой звонкоголосой девочки ее прошлое.
– Какой у тебя рост? – тихо спросил он.
– Метр восемьдесят пять, – с некоторым вызовом ответила Алена.
– Понятно, – вздохнул Рамкин, поправляя ремень «Никона», – уже лет в двенадцать ты была на голову выше своей мамы, с тринадцати тебя высмеивали сверстники, тебя не приглашали на свидания, и теперь ты чувствуешь себя лишней.
– Какая проницательность.
– Вот что, красота моя… как тебя зовут? – Рамкин сверился со списком участниц конкурса. – Соболева?
– Она самая.
– Вот что, Соболева Елена Матвеевна, – торжественно произнес он, – то, что мы встретились, – судьба!
В свои шестнадцать лет Алена Соболева не была девственницей. Обделенная первой детской любовью – всеми этими школьными шуры-мурами с провожаниями до дома и подбрасыванием шоколадок в портфель, – она разделалась со своей невинностью по-деловому, с прохладным любопытством лаборанта.
Было больно, липко, скучно, и мужчину того она так ни разу в жизни больше и не видела. Он был неместный, приехавший в N-ск откуда-то издалека – не то журналист, не то культуролог. Взрослый – ему было слегка за сорок, но ей, четырнадцатилетней, он казался почти стариком. У него была шершавая обветренная кожа, жилистое тело, седина на висках и татуированный тарантул на лопатке. Он сам к ней подошел – кажется, спросил дорогу. Черт его знает, что он в ней нашел. Может быть, просто подумал, что секс с такой великаншей – это пикантно. Алена не сказала, сколько ей лет, да он и не спрашивал. Они выпили кофе в гостиничном ресторане, потом провели в его номере полтора часа. Увидев кровь на простыне, он понимающе ухмыльнулся: «Месячные?» Алена кивнула. На прощание он сунул в ее ладошку скомканную бумажку со своими координатами, которую она, выходя из гостиницы, выбросила, даже не взглянув.
Алена верила в любовь.
Иногда она подворовывала из маминой тумбочки тонкие книжки в карамельно-розовом переплете, на обложках которых мускулистые брюнетистые мачо обнимали полуобморочных синеглазых дев. Она читала их тайком, по ночам, забравшись с головой под одеяло и подсвечивая карманным фонариком. Там, в книжках этих, утверждалось, что любовь ни с чем перепутать нельзя, а самые верные ее признаки – легкий озноб, участившееся сердцебиение и «сладкое дрожание чресел» (почему это чресла должны дрожать, как руки алкоголика, она до конца не поняла, но так было написано в романе, честное слово).