Ледюк. Но я никогда не слыхал, чтобы они здесь применяли свои законы о чистоте расы. Все-таки, несмотря на оккупацию, тут французская территория – они об этом повсюду кричат.
Пауза.
Байяр. Меня беспокоит цыган.
Лебо. Почему?
Байяр. По расовым законам они той же категории. Неполноценные.
Ледюк и Лебо медленно поворачиваются к Цыгану.
Лебо (поворачивается снова к Байяру). Если только он и в самом деле не стащил эту кастрюлю.
Байяр. Ну, если он украл кастрюлю, тогда конечно…
Лебо (быстро, Цыгану). Эй, послушай. (Тихонько, но пронзительно свистит. Цыган смотрит на него.) Ты стащил кастрюлю?
Лицо Цыгана непроницаемо. Лебо неловко его допрашивать, но у него нет выхода.
Скажи правду, а?
Цыган. Не крал, нет.
Лебо. Имей в виду, я ведь не против воровства. (Указывая на других.) Я не из них. Мне доводилось ночевать и в чужих машинах, и под мостом, пойми, для меня всякая собственность – все равно кража, так что у меня к тебе нет никаких претензий.
Цыган. Не крал, нет.
Лебо. Послушай… ты ведь цыган, так как же тебе прожить иначе? Верно?
Официант. Они тащат все, что плохо лежит.
Лебо (Байяру). Слышишь? Наверно, его забрали просто за кражу, вот и все.
Фон Берг. Простите…
Они поворачиваются к нему.
Разве всех вас арестовали за то, что вы евреи?
Они молчат, настороженно и удивленно.
Ради бога, простите. Я не мог себе этого представить.
Байяр. Я ничего не говорил насчет евреев. Насколько мне известно, здесь нет ни одного еврея.
Фон Берг. Ради бога, простите.
Молчание. Оно затягивается.
(В полном смущении, с нервным смешком.) Дело в том, что… я как раз покупал газету, а тот господин вышел из машины и сказал, что ему надо проверить мои документы. Я не могу себе этого представить!
Молчание. В них затеплилась надежда.
Лебо (Байяру) А зачем им было хватать его?
Байяр (взглянув на фон Берга, обращается ко всем). Я ничего не знаю… но послушайтесь моего совета. Если что-нибудь подобное случится и вы туда попадете… в тот поезд… на двери изнутри вы увидите четыре болта. Постарайтесь найти какой-нибудь гвоздь, или отвертку, или хотя бы острый камень… надо расковырять дерево вокруг болтов, и тогда дверь откроется. Имейте в виду, не верьте тому, что они вам скажут… Я слышал, в Польше есть лагеря, где евреев загоняют работой в могилу.
Монсо. А вот у меня есть кузен; его послали в Освенцим – знаете, это в Польше? Я получил от него несколько писем, он очень доволен. Его даже научили класть кирпичи.
Байяр. Постой, приятель, я говорю то, что слышал от людей, которые в курсе дела. (Помедлив.) От людей, которым положено быть в курсе дела, понял? Не верьте всяким россказням о новых землях или о том, что вас обучат ремеслу, и все прочее. Если вы попадете в этот поезд – выбирайтесь, пока он не дошел туда, куда едет.
Пауза.
Ледюк. Я слышал то же самое.
Они поворачиваются к нему, а он поворачивается к Байяру.
А как по-вашему, где достать подходящий инструмент?
Монсо. Как это на нас похоже! Мы находимся в свободной зоне, никто нам еще не сказал ни слова, а мы уже сидим в поезде, едем в концлагерь, не пройдет и года, как мы будем покойниками.
Ледюк. Но раз тот машинист – поляк…
Монсо. Пусть поляк, что это доказывает?
Байяр. А я вам говорю – если у вас есть под рукой инструмент…
Ледюк. Мне кажется, этот человек говорит дело.
Монсо. По-моему, вы зря поднимаете панику. В конце концов, в Германии еще до войны много лет подряд забирали евреев, они делают это и в Париже, с тех пор как туда вошли, и вы хотите сказать, что все эти люди убиты? Как это укладывается у вас в голове? Война войной, но нельзя же терять чувство реальности. Немцы все-таки люди.
Ледюк. Беда не в том, что они немцы.
Байяр. Беда в том, что они фашисты.
Ледюк. Нет, простите. Беда как раз в том, что они – люди.
Байяр. С этим я в корне не согласен.
Монсо (взглянув на Ледюка). Странная, как видно, была жизнь у вас – вот все, что я могу сказать. Мне доводилось играть в Германии, я знаю немцев.
Ледюк. Я учился в Германии пять лет и в Австрии тоже, и я…
Фон Берг (радостно). В Австрии? Где?