"10.9.41 г.
...Весь день наполнен тревогами. Утром опоздала в больницу, домой добралась только вечером - приходилось отсиживаться в "щелях"... По ночам иногда приходится покидать постель и спускаться вниз... Все можно перенести, лишь бы ты был цел. Береги себя хоть немножко!.."
"13.9.41 г.
Знаю, что проклятые фашисты бомбили город. Не бойтесь, уходите в убежища, земля - великое дело, даже простая яма укрывает от осколков и воздушной волны... Мне стыдно поворачиваться лицом к городу, - ты поймешь меня, Иринушка. Но немцев бьют, местами они отступают..."
"6.10.41 г.
...Начались утренники и в поле ночью прохладно. В землянке сделал печку из ведра, освещение - коптилка, подстилка - еловые лапки... Ирушка, поправилась ли ты, или по своей привычке полубольная бегаешь на работу?.. Здесь чудесный сосновый лес. Противник дробит его минами и снарядами".
И снова в задумчивости застывает Кирилл над пожелтевшим листком - проплывают перед глазами живые картины первой военной осени. Вот доктор Назарова, маленькая, закутанная, сдерживая кашель успокаивает больных ребятишек. Вот медово освещенные низким октябрьским солнцем корабельные сосны содрогаются от разрывов, расщепляются, падают... Вот она, противоестественность войны, и вот чистая душа человека, в часы смертельной опасности видящего чудесную красоту родной природы.
"7.11.41 г.
Дорогие мои! Поздравляю вас с праздником и посылаю скромный подарок - буханку хлеба и конину... Я невредим. Всех вас крепко обнимаю и желаю встретить наш праздник в будущем году без стрельбы и шума. Приехать скоро не смогу..."
"Да уж где там приехать", - тревожно думает Кирилл. Рядом с письмом лежит вырезка из газеты: "...9 декабря 1941 года войсками 4-й отдельной армии, освободившими город Тихвин, был сорван план противника по созданию вокруг Ленинграда второго кольца окружений..."
"26.12.41 г.
Здравствуй, дорогой мой Сереженька! Опять пишу в больнице. Пришла сюда пешком еще в понедельник, а сегодня уже пятница. Завтра думаю пуститься в обратный путь. Надеюсь, что дома найду от тебя весточку, ведь с 5 октября ничего не получала. Хорошо понимаю, что у вас там горячие денечки, и все-таки жду, жду с нетерпением и тревогой... Из моей родни особенно беспокоит Андрей, боюсь, что эта зима станет для него роковой... Сама я держусь на ногах крепко, все время работаю, одна веду отделение..."
Ро-ко-вой... - будто стучит у Кирилла в воображении метроном осажденного города; а перед глазами встает Пискаревское мемориальное кладбище, такое скорбно-торжественное. "Здесь лежит половина города и не знает, что дождь идет" - оживают в памяти строки стихов С. Давыдова.
А под газетной вырезкой обнаруживается еще "Выписка из работы врача И. В. Яковлевой-Назаровой "Об острых психических нарушениях на почве длительного голодания...", начинающаяся словами: "Зима 1941/42 года была беспримерно тяжелым испытанием для жителей Ленинграда. Едва ли в прошлом бывали положения, равные по тяжести тому, в котором находилось население нашего города в этот период. Осада Парижа 1871 года, Порт-Артура 1904 года, Перемышля 1915 года не были столь длительны и не снизили питание жителей до того крайнего минимума, который имел место в блокированном Ленинграде..."
Читая эти строки, Кирилл снова задумался, но не над той блокадной зимой, а вообще над жизнью... Он знал в школе и в своем классе таких ребят (правда, их было немного), что избегали воспоминаний о тяготах войны, а из всего, что касалось ее, тянулись больше к подвигам да наградам; и он не знал, что ему с этим делать, - их было жалко, потому что они обкрадывали себя: какие-то важные кладовые их памяти оставались пустыми...
"5.1.42 г., Удельная
С Новым годом, дорогой мой Сереженька! Единственное мое желание - увидеть тебя снова здоровым, бодрым - ради этого готова переносить все... Придя в больницу 29 декабря, я застряла здесь. От сильного мороза вышла из строя отопительная система отделения, пришлось срочно переводить больных. Ночую у нашей санитарки тети Лены. Вечерами мы варим суп из сухих грибов и твоей картошки, я рассказываю ей о тебе. Я твердо верю в победу... Лечусь от малярии, вся пропиталась хинином..."
И снова вырезки из газет. Вот "В бой за Родину", январь 42-го года: "Глубокий снег. Кажется, по этому снегу, через этот лес не пройти. Но приказ краток: пробить колонный путь для обхода и внезапного удара по врагу. В лютый мороз, с валенками, полными снега, бойцы двое суток, метр за метром, прокладывали дорогу... Чтобы сделать проход в непосредственной близости от противника, группа бойцов незаметно подобралась к месту. Через несколько секунд раздался первый взрыв; понадобился еще один заряд, с запасным шнуром прибыл командир т. Назаров. В это время группа фашистов в 15 человек стала приближаться к месту работы. "Вы продолжайте свое дело, я огоньком прикрою!.." - и т. Назаров вместе с бойцом коммунистом Леоновым открыли огонь из автоматов... Немцы уже в 70-80 метрах, но Назаров и Леонов не ослабляют огня. Стойкость храбрецов заставила хваленых вояк убраться подальше. К вечеру проход для штурма был готов... Враг в панике отступает. Чтобы задержать наше наступление, он заминировал все дороги..."