Еще об одном человеке хочу замолвить слово. Это Антс Рауд. Он прибыл на "Вегу" в феврале 1959 года матросом, а ушел в 1979 году капитаном, пройдя все морские ступени.
На судне была строгая дисциплина и распорядок дня. Конечно, нам до выполнения команды "Все наверх! Паруса ставить!" было далеко. Мы начинали свою практику с такелажного дела -- учились циклевать мачты и реи, работать с парусной иглой и гардаманом. Парусная игла имеет трехгранную форму острия, а гардаман представляет из себя огромный наперсток, закрепленный на кожаном ремне и надеваемый на правую руку. Мы делали сплесни, плели мягкие маты и кранцы, кнопы и мусинги (утолщения на тросах). Начали осваивать рангоут и такелаж.
Нас расписали по заведованиям. Я попал на фок-мачту. Командир здесь -старпом. Место мне определили на фок-рее, на который расписывали самых крупных ребят, учитывая, что фок-парус самый большой и тяжелый. На рее работало 8 курсантов. Вначале лазать по вантам было страшновато. Постепенно стали привыкать к высоте, особенно это хорошо делать в темноте, когда человек не чувствует, куда забрался.
За ночь проходило несколько тренировок. Только успеешь лечь, опять аврал. Мы лазали по вантам, как обезьяны. Наконец, дожили и до команды "Паруса ставить!" Ставили и убирали, ставили и убирали... Под парусами "Вега" легко порхала, как молодая гимназистка в танце. Это незабываемое ощущение-- свободный полет над волнами. Неповторимое чувство!
При подходе на рейд Приморска капитан сказал: "Отдадим якорь, объявим купание". Не успел капитан рта закрыть, как один курсантский организм прыгнул за борт вперед ногами. Капитан был разъярен и взбешен -- на учебном судне анархия и партизанщина недопустимы. Объявили тревогу "Человек за бортом", спустили шлюпку и вытащили пловца.
На рейде Приморска мы много купались и занимались шлюпочными учениями. Каждый из нас должен был сдать зачет на самостоятельное управление шлюпкой. Шлюпка под управлением курсанта Камалетдинова, получившего свидетельство старшины плавсредств еще при Московском Дворце пионеров, стремительно неслась к "Веге", и баковый не смог удержать опорным крюком посудину, которая шла вдоль борта, а в этот исторический момент старший начальник по гальюнам курсант Губа- рев вылил ведро воды в фановую систему. Вода, обильно разбавленная испражнениями, с шипением вылилась из гальюнного шпигата прямо в шлюпку, к сверкающим штиблетам каперанга Катунцевского. Одной миллионной доли секунды не хватило для того, чтобы девственно белый чехол каперанговской фуражки и китель не приобрели бы желто-коричневый цвет пахучей жидкости.
Купание и шлюпочные учения для нас, молодых, были удовольствием, а для старого моряка рейдовая стоянка утомительна. Так вот, еще про Катунцевского. Даже упавшая рядом кисть, оброненная курсантом Сараевым с салинговой площадки, явно предназначавшаяся для его лысины, не вывела каперанга из удивительного состояния безразличия к окружающему. И вообще -- он даже ворчать стал меньше, после окончания занятий выходил на палубу и пыхтел своей неразлучной трубкой. Однажды внимательно смотрел вдаль, где у горизонта стоял крейсер. Возможно, вспомнил старый моряк свою молодость, когда в 1914 году пришел матросом на Черноморский флот. И увидел Григорий Васильевич, как от борта крейсера отвалил командирский катер.
Срочно вызвав курсанта Камалетдинова, владевшего флажным семафором, он приказал вызвать катер на связь. О содержании разговора рассказал бывший сигнальщик автору сорок лет спустя.
"Прошу подойти к борту".
"Кто приказывает?"
" Капитан первого ранга Катунцевский".
"Мы такого не знаем. Кто он?"
"Капитан первого ранга в отставке".
"Пошел он на х.. !" -- ответили послевоенные моряки десятикратному орденоносцу. Катер, набирая ход, начал удаляться.
"Что он ответил?" -- спросил каперанг нетерпеливо. Не мог молодой курсант сообщить пожилому герою войны, что в житейском обиходе существует трехосная система координат на базе буквы "х", и сказал: "Они очень спешат".
..."Вега" пришла на таллиннский рейд и отдала якорь. Кому из читателей довелось видеть фильм "Озорные повороты", тот помнит в первых кадрах парусник. Увы, за кадром осталась наша шлюпка, в которую актриса Терье Луйк выпрыгнула из яхты.
Мы пришли в Ленинград и встали у причала торгового порта. Лагом к нам стоял "Сириус". На вахте у трапа я болтал с вахтенным "Сириуса", благо, никого рядышком не было. Около пяти часов на палубу соседей вышла женщина в возрасте. Она была в сапогах, черной юбке, в синем форменном кителе без знаков различия и в черном берете с кокардой старшего комсостава. И так отчихвостила бедного вахтенного, что я удивился. Посмотрев ей вслед, спросил: "Ваша буфетчица не с той ноги встала?" Курсант как-то странно посмотрел на меня, приложил палец ко рту и прошептал: "Это Анна Ивановна..." К моему стыду я ничего не слышал о ней и продолжал глупо таращиться на парня. Видя мое идиотское выражение, он добавил: "Щетинина".
Это была легендарная Анна Ивановна Щетинина, первая в мире женщина -капитан дальнего плавания. Она стала капитаном в 27 лет -- в 1935 году, получив пароход "Чавыча", вывела его из Гамбурга 19 июня. Слыла среди моряков лихим швартовщиком и славилась крутым характером, из кабинета которой даже некоторые мужики выгребали задним ходом. Анна Ивановна -- целая эпоха на морском флоте. Во время войны она осуществляла ответственные рейсы на дальневосточных морях, потом долгие годы была деканом судоводительского факультета в Ленинградском и Владивостокском высших мореходных училищах. Любила выходить с курсантами на практику. Живой ум, целенаправленность и доброе отношение к людям снискали А.И. Щетининой заслуженное уважение. К сожалению, это была моя единственная встреча с ней.
Город Ленинград оставил неизгладимое впечатление от знакомства с ним, особо нас всех поразила прелесть Петродворца...
В ходе практики мы совершили "агитпоход", который кончился для нас весьма печально, хотя начало не предвещало ничего плохого.
Мы зашли в Пярну. На следующий день планировалось посещение судна жителями города, а также проведение учения без парусов и шлюпочных гонок на реке. Все это рассчитывалось на привлечение в училище эстонских ребят. Но наши благие намерения омрачились одним обстоятельством конфузного характера. Был как раз Jaanip ev (Янов день), когда, казалось, все население веселилось в Валгеранна. Извечное курсантское безденежье привело меня в каюту к Григорию Васильевичу, где я изложил проблему. Набив трубку табаком и раскурив ее, он спросил: "Сколько, ты говоришь, душ?"
-- Сорок пять, -- ответил я.
-- Так. Даю тебе по червонцу на брата под твою ответственность. Отдашь после стипендии.
-- Обязательно отдам, -- поспешил заверить я.
Григорий Васильевич достал из внутреннего кармана пачку червонцев и отсчитал мне 45 штук. Вряд ли мог тогда предположить что-нибудь плохое капитан первого ранга. Хотя теперь думаю, что он не очень хорошо знал курсантскую душу... И события развернулись в стороне от фарватера его мыслей.
За проезд на автобусе до места гуляния мы заплатили честно по три рубля, столько же стоил билет на празднество, которое уже было в разгаре. Поле на берегу пылало от множества костров разного калибра, а вокруг каждого из них громоздились батареи бутылок с различными этикетками. В то время межнациональных проблем не существовало, и "братание" произошло немедленно. У каждого из костров оказалось по 1 -- 2 курсанта. Гуляние шло полным ходом.
Я встретил знакомых ребят из Тапа и, поудобнее устроившись у костра, уплетал за обе щеки вкусную закусь, изредка запивая ее водкой. А потом ко мне подошел мальчик и, наклонившись, сказал: "Дядя, там ваши..." Пройдя несколько метров, я увидел будущего капитана, мирно спавшего у самого берега и удобно положившего голову на прибрежный камень. Вода нежно обмывала его ноги. Я поднял бедолагу и взял под левую руку. Пройдя несколько метров, увидел курсанта, идущего с креном на левый борт в страшном "перегрузе". Пришлось брать и его под правую руку. Так началась "буксировка" безжизненных тел "лагом".