Что-то щелкнуло в хмельном мозгу человека, бесконечные ночные “ну скажи еще раз, что ты не принимал шарики”, томно упрашивающие в издевательских паузах между сумасшедшими фрикциями, соединились с мыльными пузырями из утреннего бреда. Все накопившиеся вопросы вылетели разом из головы - так захотелось узнать, что это за “шарики”. Однако кошачий гуманоид отвечать не стал, снова и еще настойчивее повторив свой вопрос.
- Да не пил я их, что ты заладил! - хотя и не был уверен - мало ли что там в бокалы ночью мешали, но “шариков” вроде замечено не было.
Незнакомец будто ждал этого ответа, сорвался с места, подхватил закутанного человека, уронил его на голый матрас попой кверху, ловко задрал ткань и… Даже слипшиеся полупопия не помешали этому гуманоиду, все у него так ладно получилось, что даже человек перестал брыкаться и шипеть, когда пощипывания пропали, уступив место сначала какому-то мазохистскому удовольствию от боли, потом уже приятному скольжению и мощным ударам. В холку несильно впились острые клычки, по всей видимости, не впервые - оказывается, там уже было что-то наподобие синяка. Своей, судя по ощущениям, битой кошачий управлялся со знанием дела, и совсем скоро Лайон кончил, правда, вымученно и совсем скудно как-то. А потом вернулась боль.
- Ах ты черт, что за… Вытащи! - но кошачий лишь сильнее сжал челюсти, зарычал тихо, как собака, у которой отбирают кость, и коротко толкнулся глубже, словно встряхнув человека, насаженного на распирающий узел.
Потом снова пробно толкнулся, и еще раз… Пока человек не застонал протяжно, не начал сам подаваться назад, притираться задом к пушистому паху - ему казалось, что еще чуть-чуть, и то томное тягучее удовольствие, которое копилось в растянутом анусе, пульсирующем жаром, растечется по всему телу, захлестнет с головой, накроет острыми спазмами…
- Прости, - тихо муркнули на ухо сзади, лизнули там же шершавым языком. - Я вообще-то тебе мазь принес. Не сдержался просто - ты такой… М-м… Чистый - ты только мной пахнешь. Это сводит с ума.
Лайон лежал на кровати и практически не чувствовал своего тела, в нем поселилась какая-то особенная легкость. Кошачий устроился сзади, прижал человека к своей груди и приятно вибрировал, совсем как домашний кот при почесушках. А сам Лайон млел от удовольствия, думал о том, как же ему понравилось утреннее приключение, и лениво удивлялся в мыслях, как довольно привлекательный незнакомец мог соблазниться на то страшилище, которым он, судя по ощущениям, сейчас являлся.
- Только сначала в душ надо, - взмуркнул со вздохом кошачий. - Жаль, смоешь с себя мой запах, - и мир человека перевернулся, успокоившись только в душевой кабинке, куда его быстро отнесли и поставили принимать воздушный душ, очищавший на порядок лучше традиционного водяного. - Лайо, я тебе ничего такого не повредил? - вдруг всполошился гуманоид, взяв в ладони опущенную голову человека и поднимая лицо, чтобы смотреть глаза в глаза. - Ты молчишь все время.
- Да нет, вроде, - просипел Лайон, отводя глаза в сторону от встревоженного лица. - Только зубы почистить очень хочется, - пробормотал, стараясь не дышать - кошачий же все про запахи толкует, так что ему вдруг очень стыдно стало за свою помойку во рту, и поза “попой кверху”, подумалось, в самый раз была.
Незнакомец - хотя какой он теперь незнакомец? - лишь протянул гибкую трубку, которая была закреплена на стенке душа где-то в районе подбородка. Через несколько секунд во рту чувствовалась настоящая “альпийская свежесть”. Пока человек отвлекался на чистку зубов, коварный кошачий ловко и невозмутимо ткнулся другим душевым шлангом, что болтался на стене на уровне паха, в зад расслабленного человека, неосмотрительно повернувшегося к нему спиной. Лайон не успел возмутиться, как почувствовал, что там уже орудуют скользкие прохладные пальцы, деликатно смазывающие натруженные ткани. В туалет больше не хотелось, а на щеках Лайона можно было теперь жарить яичницу. Вибриссы незнакомца щекотно прошлись по попе - кошачий принюхивался к результату. Лайон желал провалиться сквозь пол душевой.
- Жаль, не пахнешь больше мной. Как чистый холст, - кошачий вздохнул, погладил широкими ладонями небольшие твердые округлости и бедра, а потом замер, чуть сильнее сжимая плоть: - А ты точно… не принимал шарики? - мурашки промаршировали по позвоночнику от изменившегося тона - таким он ночью спрашивал перед тем, как сорваться в очередной раз с цепи, подмять и оттрахать несопротивляющееся тело.
- Да что за шарики-то такие? - поинтересовался Лайон почему-то тоже тихо, придушенно, хотя и хотелось воскликнуть.
- Противозачаточные, - отвлекшись от вылизывания кожи ягодиц, пробормотал кошачий, но потом со вздохом продолжил, отвечая оглянувшемуся вопросительно человеку: - Наши омеги поголовно деловые все стали, то учиться им нужно, то карьеру строят - многие на шариках сидят. А у меня гон, природа требует своего - размножаться, но как только узнаю, что омега предохраняется, тут же теряю интерес. А ведь желание спариться никуда не девается, приходится метаться в поисках подходящей кандидатуры.
- А зачем спрашиваешь тогда? - попробовал провести логическую цепочку Лайон. - Не знал бы, не “упало” бы.
- Так это природа требует размножения, а не я. Мне деток пока не хочется. Вот и спрашиваю, чтобы не загреметь ненароком в вынужденный брак по залету.
- Да уж… - логика зашибись! - А со мной почему получилось? Я же тоже не могу забеременеть.
- Это я умом понимаю, потому и подсел к тебе вчера. А вот тело… Ему достаточно, что ты не предохраняешься, - кошачий поднялся поцелуями по спине, лизнул холку и проникновенно спросил, развернувшись так, чтобы видеть глаза человека. - Ты ведь не пьешь шарики?
- Не пью…
Только потом, когда собирал мысли в кучку, а тело - со стены душевой, человек осознал, как лажанулся - снова произнес эти слова, что служили спусковым крючком неуемному либидо соскучившегося по хорошему сексу гуманоида, да еще и в период гона. Пока довольный кошачий обмуркивал его всего, производил гигиенические манипуляции со шлангом и заживляющей мазью, Лайон отстраненно размышлял, что придется искать работу - его наверняка уволят за сегодняшний прогул. Еще ему было интересно узнать побольше о жизни одного конкретного лисарийца, и первое, что хотелось спросить, это имя - как-то не до этого все было…