Она спускалась с горы, и в ее тонких руках были полные ведра воды, на ее лбу блестели легкие капли пота, и дети, вымазанные гранатовым соком, весело кричали: «Кровь! Кровь!..»
Ее рука опустилась в голубоглазые ведра, и она почти что пропела: «Любовь — это опасная игра, и кто серьезно играет в эту игру, тот выбирает серьезного партнера». Потом, как бы очнувшись: «А? Для чего я это сказала?» Вдруг выхватила руку из воды и брызнула на меня холодными каплями.
«Знаешь, твои руки прекраснее без колец», — сказала я ей. Разве нашлись бы такие кольца в мире, о которых бы я сказала: «О, да, они прекраснее твоих пальцев», и тогда… Тогда бы вся природа с ужасом замерла и страшное молчание выжидало. И вдруг человек в красном плаще с лицом, которого потом никогда не вспомнишь, когда проснешься (а не помнишь ты его потому, что его просто и не было), был все тот же серый тенетный мешок, а, может быть, не мешок — сачок с двумя прорезями… Невидимый ужас, знакомая смерть, и тогда человек в красном плаще размахнется «…Не мертвых, а полуживых, царь-то их осьмиглавил». «Ах, — крикнешь ты, — возьмите ваши кольца назад и верните мне мои пальцы!» Какие у тебя тонкие руки, а пальцы… — таких не бывает. Можно, я подарю тебе это кольцо, это моя любовь, и просьба — помнить до конца дней твоих. С возрастом память уже не так отчетливо видела их лица, но те, которые были не безразличны, запомнились, а больше всех их запомнилось из детства и юношества. Запомнилось и то, когда я посмотрела на ее грудь, и молоко ее показалось мне ужасно невкусным. Я прекрасно помню тот миг, когда грубо отпихнула ее, а вот — как говорила она, что сегодня я от груди отказалась, — этого не помню.
Примерно через пятнадцать минут женщина спустилась вниз. Она казалась скорее уродлива, чем красива, ее тяжелые бедра напоминали о земле. Она отдулась по-паровозьи и вышла почти с деловым выражением.
— Вы любите страдать?
— Да, я люблю удовольствия.
Так, например, я получаю удовольствие от чтения:
Все-таки Германия и Россия очень близки, думаю, что России нужно захватить всю Германию, а не Афганистан. Конечно, Индия и белые слоны — это мечта детства, но чтобы покорить дикий народ нужно быть морально устойчивым, а не курить марихуану и гашиш. Если бы был жив Сталин, то он бы сказал: «Расстрел за предательство Родины!», а Геббельс велел бы выдавать немного кокаина или СПИДа…
…После этой речи Жанна д’Арк подняла бокалы за дорогую Францию. Огонь костра таращил языки. Русская империя пела народные песни. «А Англия?» — только пожимала плечами Индия.
Впрочем у них еще осталось серебро.
— Значит, вы думаете, что Советы хотят захватить весь мир?
— Я думаю, что я хочу доесть этот салат.
— Простите, вы сколько получаете?
— Я?
— Да.
— Сто тысяч в год.
— А хотели бы получать триста?
— Ну конечно, хотя, правда, за что? Впрочем, я не святой…
— Да не ломайтесь, за вашу же работу, которую вы делаете сейчас.
— Ну, хотел бы…
— А, что, по-вашему, грандиознее: Римская империя или Италия?
— «Римская империя» — более торжественно, но я христианин.
— Тогда вас бросают на растерзание ко льву! Фанатизм побеждает.
Да, если идея гениальна. А если нет?
— Вы когда-нибудь чувствовали запах крови?
— Я чувствовала запах мяса.
— Что больше всего привлекает ваше внимание?
— Женщина на балконе, когда она меня не видит.
— Вы верите в Бога?
— Знаете, этот же вопрос я задала девушке Тане. Она ответила: «Да, если он человек».
— Ну а вы?
— Когда мне очень плохо, я прошу его о помощи.