К нему в отель приходит дядя
Красивый дядя и большой
Он много пьет и ест не мало
Но ни гроша нет за душой
Что делают они в отеле
То знают стены и сосед
Что слышит все и спать не может
От их волнующих бесед
Поэт красив но неизвестен
Тоска живет в его душе
На Сен-Жермене мир прелестен
(отель же душен мрачен тесен
хотя и лошадь на стене)
Поэт живет грустя о смерти
На деле обожает жизнь
Поэт увы ужасно лжив
И вы ему ни в чем не верьте
Он тратит деньги как попало
Друзей заводит как собак
Но сексуальное начало
Увидит каждый в нем дурак
Когда выходит то изящен
Он шутки любит и вино
А дома молчалив и мрачен
Но там не видим мы его
Бедняга граф его содержит
И так на голову его летят истерики вино
Весь хаос головы безумной
По временам лишь остроумной
Все остальное для чего?
Поэт красив он это знает
Ему об этом говорят
Он этим время убивает
И в новый смотрится народ
Так может быть причина в этом
Тогда и шутки непричем
Предпочитает граф раздетым
Столкнуться с шелковым плечом
Ах право все это какао
Что утром пьют они вдвоем
Иль может быть игра в Макао
Сближает их найдя прием
Проходит жизнь
Поэт-кривляка
Злодейски бегает в Париж
Уж там ночами не поспишь
За то ручается малыш
И друг его горы потомок
Кто ж друг его?
Поклонник опер любитель шуток фантазер
Любовник нежный и фразер
С ним выходить приятно в свет
Не так уж плох он и в постели
Есть недостаток у него
Но у кого их друг мой нет?
Все хорошо пока однажды
Поэт себя вдруг не спросил
Кто тот что в зеркале отважный
Стоит и не имеет сил
Кто тот что клятвами увешан
Спустя же месяц холод лед
Неужто этот идиот
Кому-то может быть потешен
Кто презирает всех и вся
Но лживо корчит демократа
И одиночества боясь
Как темноты боясь когда-то
Умри презренное ничто
Умри эстет
Любитель славы
И вены бритвой приподняв
Был залит враз горящей лавой.
ГЛАДИАТОРОМ БЕЗ ПОЧЕМУ
Твои волосы веселились сами по себе,
И левая нога вдруг перестала
разговаривать с правой,
Один глаз ушел в вечную темноту,
чтобы потом усилить цветовые пятна снов.
Мирель и Жизель — две соседские девочки — принесли килограмм мандаринов, но сами же их и съели, не заметив за болтовней. Ты им предлагаешь пойти в музей и показать греческие новинки до нашей эры.
— Может быть, двадцать тысяч лет до нашей эры, — неуверенно говоришь ты.
У Мирель и Жизель опускаются платья, их косы с двумя божьими коровками становятся грустными, и они начинают мять мандариновые корки.
— О.К., девочки, — говорю я, — мы пойдем в музей в следующий раз.
Поняв, что допустил ошибку, и они теперь никогда не придут, ты идешь на попятную и предлагаешь выбор между музеем или катанием в парке на чертовом колесе. Их лица добреют. Ушли.
Ты начинаешь бродить по книжным полкам и ловишь себя делающим сравнение «будто бы по грибы пошел». Еще при этом ты замечаешь потертого Джека Лондона, конечно же — «Белый клык». Вспомнив, что и у тебя была маленькая хозяйка небольшого дома, ты думаешь, что она делает сейчас в данный момент. Несмотря на полдень, она наверняка с мужчиной, уж так устроена, что ни минуты не может прожить одна. Вяло потянув на себя хронологический словарь, ты понимать, что хорошо бы поесть, но в холодильнике и в кармане пусто. Ты звонишь другу и заказываешь похоронное танго. Вместе вы сидите в кафе и одобряете свиной бок с тушеной капустой. Твой друг давно подкрашивает волосы, но даже тебе он в этом не признается. Он почему-то спрашивает тебя, был ли ты когда-нибудь знаком с креолкой? — Это большой проступок, тем более, если креолка — танцовщица. Ты же криво думаешь о своей немой ноге.