Ужинать я отказалась, так как была подана какая-то гадость в виде каши и синего цыпленка, умершего от рака. Я отправилась спать, а утром меня разбудила труба или, как это у них называлось, — горн. Все коклюшные стали вставать и с недоумением смотрели на меня, лежащую. Чтобы не слышать проклятого шума, я еще и подушку положила на голову.
— Ты что не встаешь? — спросила одна из коклюшных. — Вставай, мы должны идти на линейку и зарядку!
Я посмотрела на каждую из них по отдельности и заявила, что я сюда приехала отдыхать. В семь часов утра я никогда не вставала и вставать не собираюсь. Это — не похороны бабушки, ради которой однажды я пошла на жертву в столь ранний час. Я посоветовала и им лечь и поспать до десяти, как все нормальные люди. Они последовали моему совету.
Через пять минут влетел вожатый нашего отряда и приказал всем встать. Никто не шевелился. Не зная, как быть, он закричал, что пришлет старшего пионервожатого и что тогда нам придется отвечать.
Старший пионервожатый не заставил себя долго ждать. Это был плотный молодец с таким свирепым выражением на лице, что коклюшные стали выскакивать из своих постелей без единого «ме» и «бе».
— Кто зачинщик подобного безобразия? — вопрошал он громко и четко. Такая интонация не могла остаться без ответа, поэтому немедленно чья-то худая лапка показала в мою сторону. И еще кто-то добавил:
— Это она.
— Встать, когда старший пионервожатый с тобой разговаривает! Встать, я сказал!
Я взглянула на него из кружев моей ночной рубашки и с холодной уверенностью сказала:
— Не кричи, я сплю. Мне еще нужно самое маленькое поспать три часа, и после этого я смогу с тобой разговаривать.
— Да ты понимаешь, где ты находишься?!
Он начинал меня злить.
— Послушай, — вдруг спросила я его, — у тебя по ТОЭ что стоит?
От изумления его рот приоткрылся:
— Ты откуда такое слово знаешь?
— Слово я знаю. Обозначает оно «Теоретические Основы Электротехники», на нем засыпаются все студенты, и преподает его в твоем институте мой отец — профессор, чье имя выковырено у тебя в сердце. Поэтому, если ты сейчас же не уберешься и не дашь мне поспать, знай, что на следующем экзамене ты провалишься. Уж я для этого сделаю все, еще и сама на экзамен приду, и там посмотрим, как ты будешь орать и махать кулаками.
— Поверь мне, друг Саша, что сквозь весь его здоровый загар я увидела мышиную бледность.
Он приказал всем коклюшным идти на линейку и остался со мной в комнате один. Его самоуверенность ушла вместе с ними. Пушисто-наивные черты лица деревенского парня вдруг спокойно улеглись на его лице. Он присел на край моей постели и, посмотрев на меня взглядом теленка, приговоренного к электрическому стулу, спросил, сколько мне лет. Я ответила, что три дня тому назад исполнилось четырнадцать. Вдруг он заплакал. Я увидела его простые чистые слезы, которые, не стесняясь, побежали по его круглому лицу, и глаза, которым было все равно, что о них подумают. Мне стало жаль его. Я подняла мягкий кошелек его ладони и сказала, обращаясь скорее к его слезам, чем к нему самому:
— Хочешь быть моим другом?
Его «хочу» прозвучало торжественно и почти неслышно:
— Хочу.
— Как тебя зовут?
— Леша.
— «Леша» — это почти как «лапша».
— Зови меня наедине как хочешь, только не в присутствии других. То, что может быть позволено тебе, не позволено остальным.
— Надеюсь, это не потому, что мой отец — профессор по самому трудному экзамену? Извини, я не хотела шантажировать тебя, ты сам меня вынудил своим офицерским поведением, к которому у меня идиосинкразия с детства. Ненавижу солдафонства.
Леша смотрел на меня, как на маковое поле, вдруг выросшее в столовой.
— Ты русская?
— Я?! Конечно, русская. Русская, но не советская.
— Что ты имеешь в виду?
Его изумленный взгляд смешил. Мне хотелось подергать его за несуществующую косичку. Я дернула за красный колокольчик на его шее и сказала:
— Я думаю, что ты — обрусевший китаец, который согласится вырыть для меня кровать и даст мне поспать еще час. Это не каприз, я не умею вставать рано и даже в школу хожу во вторую смену.
— Послушай, что зависит от меня, то — спи, сколько хочешь. Но есть проблема: это — пионерский лагерь, ты подаешь плохой пример, и мне влетит из-за тебя от начальства. Я не могу делать исключения для тебя одной. Мы должны что-то придумать.
— Лешенька, я посплю только полчасика, а потом приду в твою комнату «старшего пионервожатого», и мы обсудим вопрос.
— А разговаривать так ты научилась у своего отца?