Они, наверное, убьют его попозже.
Но мне какое дело — я ищу ее.
А ночь совсем, совсем уж поседела.
Мне нужно спать хоть час, иначе не найду.
Третий монолог Джоана Хайца
Я спал.
Наверное, как будто стало тише
в моей больной упрямой голове.
Кузнец работает над сломанной подковой,
И все-то норовит он сделать новым
то, чему починки нет.
Но все же вижу странное свеченье.
Я вижу, вижу странный свет в окне…
О, хищный свет ползет все ближе, ближе,
сквозь щели, сквозь оконное стекло,
он вполз сюда,
он хочет моей смерти.
Но нет, еще не время, я не нашел ее!
И быстрым движением Джоан Хайц спускает черную штору.
Но где же мне ее искать?
В саду под пьяными кустами
или на базаре под тоннами антоновских плодов,
иль, может, прячется она у ишаков,
что выстроены плотными рядами,
что машут хрящеватыми хвостами
и землю бьют тяжелыми ногами
и воду из арыков пьют?
Но нет, я хитр, искать-то надо здесь,
в молочной комнате, в стеклянном
чемодане!..
Я в детстве так нашел свое призванье —
чудесный карандаш графита.
И я стал знаменит
и карта была бита.
но мать моя рыдала от чего?
От счастья так ведь сильно-сильно плачут!..
А после был салат нежнейших авокадо
и платье-карусель.
и дочки Аминадо…
Четвертый монолог Джоана Хайца
Устал я здесь, болит спина и шея.
Я не нашел, неужто не найду?
В какую же страну мне ехать с топором?
Где женщины, за место их младенцев,
В тончайших кружевах и полотенцах
Качают на руках тяжелые машины
И колыбельную о птицах им поют?
Неужто там она гуляет в серебристом
и вся звенит-звенит в зеркально-чистом,
И напевает тонким голоском
о том, что сделает когда-нибудь потом?
Послушайся, приди ко мне сама!
Мы поиграем в гордые слова.
И я куплю тебе большой-большой колпак,
Ведь мама и меня растила так.
Пятый и последний монолог Джоана Хайца
Сюда идут.
Я слышу их шаги.
Но не открою ничего, хоть тресни.
Теперь я счастлив я нашел ее.
Теперь вся жизнь стоит на твердом месте.
Она моя, мазурка и духи,
ее глаза — летающие мухи.
Я платье задеру ей до зари
и буду целовать испуганные руки.
Она моя —
ее нашел я там,
где свален был ненужный старый хлам.
Она лежала на чудесных волосах,
она спала и видела мой страх.
Я подошел и вытер ей лицо.
Она мне улыбнулась, как лисица.
И я надел ей тонкое кольцо
И со щеки поднял ее ресницу.
А после я купил ей молока
И груш, и слив, и свежего вина…
О Боже, как же барабанят в дверь!
Ее хотят отнять теперь,
Когда я полон счастья.
Но нет уж нет.
Хватает топор и отрубает голову старой
грязной кукле цвета фламинго.
Да здравствует же светлый цвет!
Я победил засаленный ваш мир!
Открывает окно и бросается вниз.
Влетевшие санитары смотрят на куклу с
отрубленной головой.
Что ж умираешь в самом деле
в своей квартире полутемной
а за окном мой Рим наемный
и неизвестный день недели
Вся ослабевшая от боли
я думаю лишь о безделках
так на серебряных тарелках
мне подается сила воли
Воспоминание о прошлом
и приключения блудницы
все это долгие страницы
кривых зеркал воображений
И отражение всех милых
так называемых хозяев
халдеев-магов томно длинных
и свора светских негодяев