Хотя на вопросы о влиянии бывшего мужа на ее литературные занятия Елена неуклонно отвечает, что творчество Лимонова никак не могло на нее повлиять, поскольку она всегда была самостоятельным поэтом и до него и после, это самое влияние очевидно. («Когда Лимонов писал стихи, он заставлял своих жен писать стихи, когда перешел на прозу, его жены были вынуждены сделать то же самое…» — Из высказываний Д. А. Пригова; первые признаки мистификации.)
Лимоновский роман, второе действующее лицо которого после самого Эдички — покинувшая его супруга, вышел в свет в 1979 году, а книга Щаповой, в которой «крокодилу Эдику» отведено не самое последнее место, с почти аналогичным названием — спустя пять лет. Признаться, мысль о некоей вторичности, более того — второсортности приходит в голову после разглядывания обложки книги с таким названием да еще и голым (голой) автором в придачу. Однако не во вторичности или второсортности дело. Перед нами — совершенно замечательное явление, этакий «Пигмалион наоборот»: литературные герои вступили в перепалку, сойдя с книжных страниц и приняв облик, навязанный фантазией автора.
Литературный дебют Елены на Западе можно назвать удачным. Вероятно, некоторые из появившихся тогда в эмигрантской прессе рецензий были написаны под впечатлением от книги, а не в надежде внести дополнительные черты в скандальный облик распавшегося семейства. Парадоксальным образом эмигрантское «общественное мнение» наградило бывших супругов разными сторонами одной и той же медали. Роман Лимонова воспринимался как отражение реальной жизни Елены, а книга Елены — как второе измерение существования несчастного, всеми оставленного Эдички.
В том, что рецензенты обвиняли во всем прежде всего автора, имеющего полное портретное сходство с главным героем, персонажем своей книги, нет ничего удивительного. Повторилась история, происшедшая ранее с Лимоновым, которого также упрекали в грехах и аморализме (весьма спорных и относительных, кстати) его героя-двойника.
Итак, Щапову, вернее, ее героиню уличали в: а) кокетстве (позерстве), б) неискренности (неестественности). Это самое основное, ну а дальше — по-мелочи: снобизм, высокомерие, недостаточная левизна (крутизна) или, наоборот, чрезмерная невоздержанность. Интересно, что на фоне всех этих многочисленных и смертных грехов лимоновский Эдичка выставлялся вдруг в совершенно непривычном для него амплуа положительного героя: он-де честный, искренний — «наш», короче говоря, хотя и распиздяй порядочный.
В доказательство приводился все тот же злополучный язык, «язык будущего», «…наблюденный (слово хорошее! -Я.М.) поэтом, язык харьковских низов, язык нелитературный, язык, собственно говоря, протолитературный, то есть которому еще предстоит создать литературу».
Приговор был неумолим: по всем категориям «Это я — Елена» уступала «Это я — Эдичке» (читай: графиня Елена Щапова де Карли облажалась прилюдно перед «парнем с окраины» Эдуардом Лимоновым).
Елена утверждает, что, написав «Эдичку», Лимонов таким образом сублимировал свои переживания, попранное мужское достоинство. И действительно, эмоциональный уровень повествования в романе часто «зашкаливает», начинается самое бессовестное давление на психику читателя. Книга Щаповой выглядела бы, мягко говоря, странно, если бы она избрала точно такой же или аналогичный истеричный стиль. Она предпочла использовать созданный для нее Лимоновым имидж «женщины легкомысленной, аморальной, откровенно пустой» (определения из предисловия к первому отечественному изданию романа).
Героиня Щаповой действительно легкомысленна, и в ее планы не входит изменение мира в лучшую сторону, она достаточно коммуникабельна и, вместо того, чтобы посещать совершенно непонятные собрания каких-то американских анархистов, предпочитает устроить «наспех состряпанную сексуальную революцию».
В ответ на абсолютную лимоновскую серьезность (что и говорить, с юмором во всех его произведениях дела обстоят невесело), Елена выбирает тактику всесокрушающего сарказма, которая имеет или не имеет успех в каждом конкретном эпизоде. Причем, ее сарказм и ирония направлены прежде всего на себя. Да, часто она кокетничает, любуется собой, упивается собственной болтовней и как раз в тот момент, когда начинает говорить серьезно, повествование становится порою скучным.