Нужно отметить, что «Это я — Елена», книга «о личных ощущениях того времени», достаточно эклектична и по форме, и по содержанию. Тексты, вошедшие в нее, сменяют друг друга по законам карточного пасьянса — неизвестно, что прочтешь на следующей странице. Отсутствует собирающая книгу воедино сюжетная линия, могущая помочь читательской интуиции представить дальнейший ход описываемых событий.
«Интервью с самой собой», исповедь, саморазоблачение ведется по всем аспектам личной жизни героини, будь то сцены лесбийской любви, неудобство и шок, доставленные эксгибиционистом-пуэрториканцем, первые детские сексуальные переживания или какие-то пикантности карьеры фотомодели. Все эти сюжеты перемешаны друг с другом, словно разноцветные стекляшки в детском калейдоскопе, трудно понять, где правда, где вымысел, что было, а чего не было и быть не могло. Книга неожиданно начинается и столь же неожиданно заканчивается, создается впечатление, что она и не начата, и не закончена, и как таковой ее не существует, — вымысел, литературная мистификация от начала и до конца: и по форме, и по содержанию, и по жанру, и по стилистике — ничего этого нет.
Книга «Это я — Елена» стала своеобразным внежанровым трамплином, помогшим Щаповой из поэтессы (ах да! она не любит так себя называть), поэта превратиться сначала в «проэта» (по определению упомянутого уже Саши Соколова, мэтра внежанровых мистификаций), а потом — в полноценного и интересного прозаика. В романе есть несколько поэтических включений, органично вписывающихся в структуру прозаического текста, зачастую даже стилизованных под него.
…Первые поэтические опыты Елена совершила в семь лет. Серьезно заниматься поэзией начала в 1967 году, после замужества и знакомства с двумя представителями так называемой «барачной» лианозовской школы — Игорем Холиным и Генрихом Сапгиром, которые и были ее учителями. И. Холин говорит, что поначалу Елена с гордостью заявляла, что пишет она «под Сапгира и Холина». Вскоре ее имя стало пользоваться определенной известностью в кругах московской литературной богемы. После знакомства с Лимоновым, когда Елена нашла в нем родственную поэтическую душу и «влюбилась в его стихи», их имена почти всегда упоминались рядом и ассоциировались друг с другом.
В 1971 году произошло неформальное объединение нескольких московских поэтов (И. Холин, Г. Сапгир, В. Лён, Я. Сатуновский, Вс. Некрасов. В. Бахчанян, Э. Лимонов и Е. Щапова), получившее впоследствии название «Конкрет». Объединение это было настолько неформальным, что за 4 года его существования не было написано ни одного манифеста (как известно, без этого не могла бы существовать ни одна литературная группировка начала века). Нечто вроде манифеста (вернее — оправдательная записка о причинах его отсутствия) было задним числом написано Лимоновым для знаменитого и роскошного альманаха «Аполлон-77», выпущенного М. Шемякиным в США, где среди всего прочего была опубликована и подборка участников «Конкрета»:
«Всех поэтов группы объединяет отсутствие старой „черной романтики“. Мы от символистских и акмеистских ужасов ушли, увидав свои ужасы в другом — в быту, в повседневности, в языке. Да, мы использовали примитив, где это нужно — прозу, бюрократический язык, язык газет. Творчество поэтов группы „Конкрет“ наследует традиции старого русского авангарда, но не традицию акмеизма — наиболее распространенную, а более редкую традицию футуризма и, кое в чем, — традицию следовавшей за футуризмом группы обэриутов».
Отъезд за границу сей поэтической четы, эмиграция «мы — национальных героев» в 1974 году стала переломным моментом в судьбах неофициальной московской окололитературной тусовки. Фактически с этого момента и началось непроизвольное и неестественное деление андеграундной среды, противостоявшей официозу, на уехавших и оставшихся: