Но уже спустя час я почувствовал невероятную усталость. Сказалось сильное истощение. Болели колени, суставы рук, ныла поясница. Я не мог выпрямиться, расправить плечи, точно меня отстегали кнутом. Остановиться, сделать передышку нельзя, за спиной — охранник, он все время повторяет: Schnell! Schnell!
Молодые еще выдерживали, но тем, кому было за сорок, падали от усталости. Некоторые, боясь наказания, становились на колени и карачки ползли по рядкам, стараясь не отставать. Мне казалось, что я вот-вот свалюсь на сухую горячую землю, свалюсь и уже не встану. Саша заметил мое плачевное состояние, вырвался вперед, потом перешел на мой рядок. Таким образом я не отставал и получил возможность сделать хоть маленькую передышку.
Солнце высоко поднялось над лесом, когда мы добрались в другой конец бесконечно длинного поля. Положен десятиминутный отдых. Обессиленные люди повалились на траву, многие стали сбрасывать с себя гимнастерки.
Перерыв закончился. В обратный путь тронулись с великими муками. Даже неумолимые фольксштурмовцы, видя наше плачевное состояние, перестали угрожать.
Лагерь рядом, поэтому обедать отправляемся в село. Мы уже знаем, что называется оно Мариниендорфом. Трапеза длится ровно тридцать минут. В нашем приятеле Жоре проявился еще один талант — он сварил вполне вкусный картофельный суп с луком. В два часа — команда на построение. И снова свекловичное поле.
За день мы прошли по шесть рядков — это с восхода и до захода солнца, за двенадцать жарких летних часов. Люди изошли потом, посерели, сгорбились. Молодые превратились в пожилых, пожилые выглядят глубокими стариками. Саша храбрится. В течение всего дня он помогал то мне, то моему пожилому соседу, подбадривал нас, отпускал остроты в адрес охранников. Но ему приходилось особенно трудно. С парня фольксштурмовцы не спускали глаз. Подойдет охранник, разгребет срубленную им траву, придирчиво осмотрит, нет ли среди нее хороших растений.
— Gut? — каждый раз спрашивал Саша.
Немец кивал утвердительно.
— Вот я и говорю, — продолжал парень, уверенный, что немец ничего не понимает. — Вот я и говорю: хорошо сработано, зер гут, чтобы тебя, собаку, черти съели…
Боясь рассмеяться, мы отворачиваемся, пригибаемся к земле. Немец слушает, поддакивает по-своему:
— Ja, seher gut, seher gut!
Итог первого дня удовлетворил хозяев. Возвращались с поля в сумерках. Охранники разрешили идти вольным шагом, даже предложили спеть, но из этого ничего не вышло, — люди шагали молча.
— Эх, товарищи, — нарушил тишину Саша. — Знаю я одну песенку, вот бы грянуть ее. Сразу прибавится силенок.
Не обращая внимания на идущего впереди фольксштурмовца, Саша стал напевать:
— Прекрати! — дернул его за рукав Николай. — Догадается, влетит тебе по первое число.
Но Саша — ноль внимания:
Все дружно подхватили песню. Старый прусский служака не понимал слов, однако был явно доволен тем, что пленные заметно подтянулись.
В лагере поужинали вареной картошкой без соли — и спать. Но не тут-то было! До отбоя еще целый час. Фельдфебель приказал построиться. После двенадцатичасового рабочего дня невыносимо стоять навытяжку в строю. Но мы крепимся. Кому охота показать свою слабость и снова угодить в Штаргардт, на баланду.
Настроение у фельдфебеля превосходное, это заметно по тому, как он спокойно ходит вдоль строя, насвистывает свой любимый марш. Фельдфебель доволен нашей работой, однако вновь предупреждает: за умышленную порчу растений виновные будут отданы под суд.
Когда фельдфебель распустил строй, ко мне подошел Жора и протянул сигарету.
— Спасибо, Жора, — говорю ему, — но тобой все мы недовольны. Не подобает тебе быть немецким холуем.
Парень испугался.
— Товарищ майор, это говорите мне вы?! Разве я записался в подлецы? Я хочу только лучшего для вас, для всех…
Было ясно: на парня и впредь можно полагаться. Мы отошли в сторону, чтобы нас не слышали.
— Помни, — говорю ему, — если попадет кто в беду, ты первый обязан прийти на помощь, защитить своего.
— Вы могли бы, товарищ майор, не напоминать мне этого, — с обидой в голосе буркнул Жора.
Сигарету он все же сунул мне. Какое наслаждение — затянуться ароматным дымом. На пороге меня обступило человек десять. Сигарета пошла по кругу. Некоторые видели меня с новоявленным переводчиком, спрашивали: