В тот же день меня повели в комендатуру. Перелистав мое пухлое «дело», обер-лейтенант заявил:
— Еще раз попробуешь бежать — повесим.
Из всех встреч с лагерным начальством это была самая скоротечная. Мне известно: немцы не бросают слов на ветер. Что же делать?
Прежде всего, обрести способность нормально мыслить, принять человеческий облик. После фельдфебельского штыка я немного разуверился в своей выносливости. Иногда кажется, вот-вот оборвется что-то внутри, упаду и больше не встану. Иногда наступают минуты, когда все становится безразличным.
Соскабливаю щетину тупой бритвой. Слышу над ухом приятный мягкий баритон. Оглядываюсь, и все мои болячки на миг как рукой сняло. Передо мною стоит дядя Степа. На плече пила, в руке стамеска и молоток. Почесал затылок, подсел рядышком.
— Жив?
— Как видите!
Он оглянулся, по-крестьянски вытер шапкой лоб. Оказывается, дядя Степа уже знал о нашем неудачном побеге и его последствиях.
— Иного исхода и нельзя было ожидать, — сказал он. — Пойти на такой риск без подготовки, все равно, что добровольно прыгнуть в могилу. Но ваш побег всколыхнул народ и это уже плюс.
— Вы верите в гибель Саши? — поинтересовался я.
— Вообще одиночке вырваться из Германии, да еще разутому и раздетому, дело трудноватое. Но пока я не увижу этого парня живого или мертвого, буду верить в его звезду. Сашка из тех, кто на карачках будет ползти, а доберется до своих.
Потом дядя Степа изложил обстановку. Перед началом боев на Курской дуге в лагере проводились приготовления к приему новых транспортов с пленными. Однако таковых не оказалось. В связи с этим власовские вербовщики, чуя для себя недоброе, еще более усилили обработку молодежи, тянут ее в свои банды.
— Мы, — дядя Степа подчеркнул это слово и многозначительно посмотрел на меня, — мы тоже должны усилить свою работу. Есть тут одна группка завербованных, их опекает зондерфюрер лагеря, писаный красавец. Трудно разобрать, кто он — немец, русский или из восточных, но выдает себя за кавказца. Так ты постарайся встретиться с кем-нибудь из этих ребят. Я уверен, — все они наши, ничего у них враждебного к Советской власти нет. Просто желторотые хлопцы, бесхарактерные. Морили их голодом, припугнули, вот они и не устояли.
Кое-кто у дяди Степы уже был на примете, например, один лейтенант-пехотинец, живший в соседнем бараке. Я тоже знал его в лицо. По имевшимся данным, зондерфюрер очень долго убеждал лейтенанта записаться добровольцем в РОА, пока тот, наконец, дал согласие. Но, очевидно, на душе у парня скребут кошки, бродит он по лагерю чернее тучи.
На следующий день утром, возвращаясь из санитарной части, я столкнулся с лейтенантом возле барака.
— Привет матушке-пехоте, — сказал я. — Как живем-можем?
Лейтенант доверчиво улыбнулся. Представился:
— Семен.
— Куда это вас, Сеня, водят так часто?
— На прогулки, в кино. Знакомят с прелестями европейской жизни.
— И как, нравится?
— Да ну их! — он сочно выругался. — Типичная пропаганда. А как на деле, разве кто из нас знает?
— Почему же ты записался в «роашники»?
Семен ничего не скрывал, видно, порядком накипело у него, и он был рад случаю излить свое горе:
— Не по своей воле, принудили. Не один я такой. Ребята промеж себя говорят: пусть дадут нам оружие, а там еще посмотрим, в какую сторону оно стрелять начнет…
По всему видно было, что лейтенанта угнетала кличка «власовец». Он стал расспрашивать о положении на фронтах. Услышав о провале немецкого летнего наступления, обрадовался, а потом вдруг помрачнел.
— Понимаешь, немцы катятся на запад, — говорил я ему. — Не в этом, так в будущем году вся наша страна будет освобождена. А там придет конец и нашим мукам. Представь себе, Сеня, твои братья идут освобождать тебя, а ты встречаешь их автоматным огнем…
Парень ушел расстроенный, но я знал, разговор не прошел впустую. Он, наверняка, расскажет остальным «добровольцам» о положении на фронтах, и многие, как и он, задумаются, служить ли им в армии предателя Власова.
С того дня Семен регулярно информировал меня о настроении завербованных. Однажды он пришел ко мне и передал совершенно необычную новость: зондерфюрер приглашает майора Пирогова зайти к нему. Зондерфюрер, невысокий красивый брюнет с вьющимися волосами и приятной улыбкой, сам подошел ко мне в тот же день на плацу и, говоря по-русски без малейшего акцента, изложил суть дела. Завтра в девять утра он ведет своих ребят в лес на прогулку.