— Не хотите ли пойти с нами? — предельно учтиво спросил он.
Положение мое было довольно щекотливое. Отказаться напрямик — нет веских причин, а согласиться — можно навлечь на себя подозрение товарищей. Они не без основания будут ломать голову над тем, с какой это стати завел я дружбу с власовским последышем.
Взвесив все «за» и «против», я ответил:
— Самочувствие мое неважное, поэтому не могу точно обещать.
Вид у меня действительно был прескверный. Зондерфюрер посочувствовал, но советовал не отказываться от прогулки, это ведь лучше, чем работать во внутрилагерной команде. Уходя, он загадочно подмигнул мне, давая понять, что у нас могут оказаться некие общие точки соприкосновения.
Когда я рассказал дяде Степе об этом эпизоде, он не сразу нашелся.
— Ну и загадка, — говорил он, сворачивая козью ножку.
Мы стали вдвоем размышлять, зачем может понадобиться зондерфюреру пленный офицер, который совершил побег и демонстративно отказался работать для райха.
— Конечно, — после некоторого раздумья заметил дядя Степа, — он не собирается тебя агитировать в армию Власова, слишком неподходящая кандидатура. Тут какая-то другая собака зарыта. Иди, Андрей, только будь осторожен. Этот зондерфюрер, по моим наблюдениям, личность странная. Возможно, тебе удастся раскусить его. Во всяком случае, стоит попытаться.
К девяти утра я уже был у ворот. Здесь собирались будущие власовцы. Их не более тридцати, в том числе Семен. Увидев меня, он развел руками, давая понять, что затея с «добровольцами» ломаного гроша не стоит.
Явился зондерфюрер. Команда построилась, часовой открыл ворота. Солдаты, стоявшие у проходной будки, даже не спросили, кто я и зачем следую вместе с командой.
В лесу зондерфюрер разрешил завербованным разойтись, а мне предложил устраиваться на зеленом пригорке. Сам тоже сел рядом, расстегнул поясной ремень с кобурой и небрежно бросил его в траву. Угостил сигаретой. «Что ему нужно от меня?» — терялся я в догадках, поглядывая на кобуру, лежавшую у меня под правой рукой.
Глубоко затянувшись, зондерфюрер заговорил:
— Майор, ответьте мне начистоту: как по-вашему, в чью пользу закончится война?
Я уклонился от прямого ответа, заявив, что, если кого интересует исход войны, то лучше всего обратиться к историческим фактам.
— Иначе говоря, — подхватил он, — Германия проиграла. Представьте, и я так думаю: победит Советский Союз.
Зондерфюрер взволнованно схватил меня за руку и, сверля темными глазами, сказал:
— Майор, я знаю, вы обо мне плохо думаете. Вы полагаете, что я фашист, немец. А я совсем не тот, за кого вы меня принимаете. Совсем не тот! Дайте слово, что никому не скажете о нашем разговоре. Я вам все объясню.
Теперь и в моих глазах зондерфюрер становился загадочной личностью.
— То, что я вам сообщу, — начал он снова, — большой секрет. Я вовсе не немец, вы, наверное, заметили сами, хотя немецким языком владею в совершенстве. Отец мой был наркомом… — Он назвал одну из наших союзных республик, ее столицу, улицу и даже номер дома, где жил. — Мать — певица, заслуженная артистка. В тридцать седьмом году отца арестовали. Вскоре забрали и мать. Меня исключили из комсомола, потом из института. Я писал жалобы. Тогда меня мобилизовали и, определив рядовым в строительный батальон, отправили строить дорогу в Западной Белоруссии. Мы работали недалеко от границы. 22 июня немцы внезапно заняли нашу местность. Большинство строителей ушло на восток. А я подумал: жизнь моя пошла кувырком, впереди никакого просвета. И перебежал к немцам. Добровольно!
— Должен сказать, что, выслушав мою биографию, немцы встретили меня хорошо, — продолжал он. — Я прошел у них военную подготовку. Сражался в Африке, в корпусе генерала Роммеля, был ранен, имею награды — вот гляньте! В Африке мне было спокойно, но когда меня послали в антипартизанские части в Белоруссию, я лишился покоя. Как, думал, стрелять в своих? Будучи переводчиком, я пользовался неограниченным доверием и спас там много советских людей.
Он сделал паузу, желая убедиться, производит ли его рассказ должное впечатление.
— Все это не лишено интереса, — заметил я.
— Для кого интерес, а для меня — трагедия. Скажите, что мне теперь делать? Сын врага народа, изменник… Меня тяготит мое положение, я не нахожу решительно никакого выхода. Родина не простит мне моих грехов, я это знаю. И в то же время я не могу больше оставаться у немцев.
— Родина великодушна к тем, кто честно признает свои заблуждения, — сказал я.
Круглые черные глаза его повлажнели.
— Это верно, мне могут простить, я в Белоруссии спас много партизан. Но мне хочется сделать еще больше: организовать побег группы офицеров из Штаргардта. Понимаете, если я приведу из плена группу офицеров, мне тогда наверняка простят. У вас найдутся товарищи, которые присоединятся к нам?