— У тебя жар. Отдохни, я подменю.
Подошел форарбейтер с красной нашивкой. Николай объяснил ему мое состояние. Немец повел меня в дальний конец помещения, толкнул в клетушку.
— Посиди, скоро конец смены.
Не успела захлопнуться дверь, как за окном показался фельдфебель. Он заметил меня, стал барабанить пальцами по стеклу:
— Выйди!
Разговор протекал любезно.
— Чем занят? — допытывался эсэсовец.
Как умел, я объяснил, что по указанию форарбейтера должен убрать помещение.
— Gut, gut! — остался доволен фельдфебель и приказал заодно помыть закопченные окна в цеху.
Я еле поволок окованную железом лестницу. Такая она тяжелая. Мокрой тряпкой начал вытирать оконные стекла. Чем больше тер, тем они становились грязнее. Опускаясь на ступеньку, я почувствовал внезапное головокружение и сделал резкое движение. Лестница поползла по мокрому асфальту, я потерял равновесие и грохнулся вниз. На голову мне посыпались осколки разбитого стекла.
Эсэсовец яростно пнул меня носком сапога в бок, заставил вскочить на ноги.
— Русский медведь!
И вот в наказание за проступок я снова сижу на корточках, вытянув руки вперед. К счастью, вскоре ударил гонг, товарищи подняли меня и поставили в строй.
Вечером я окончательно слег, а к утру не мог даже поднять головы. Не докладывая блоковому, Вилли отвел меня в санитарную часть. Несколько врачей в белых халатах производили прием больных. Один из них протянул мне термометр.
— Что у вас? — спросил он по-русски. Лицо у него худое, нос заострен, глаза внимательные и немного грустные.
— Не знаю, плохо себя чувствую.
Так я впервые встретился с врачом Николаем Шеклаковым. Взглянув на термометр, он обеспокоено покачал головой и стал меня инструктировать:
— Вас отведут в больничный барак в распоряжение доктора Василия. Некоторые зовут его доктором Базилем. Он устроит вам койку и будет лечить. Постарайтесь одолеть хворобу как можно скорее.
Больничный барак ничем не отличался от жилого. Те же трехярусные нары, кормят баландой и кофе-цикорием. Зато тепло, не надо вставать на аппель-поверки, и блоковый хороший парень — немец с красной нашивкой. По немногозначному номеру видно, что он в заключении много лет.
Доктор Василий оказался молодым человеком лет двадцати семи, очень милым и обходительным. Он сказал, что у меня грипп, лежать придется дня три, больше — связано с риском. Постукивая пальцами по моей спине, Василий тихо наставлял:
— Если немецкий врач будет спрашивать о болезни, имейте ввиду: у вас ничего не болит — ни желудок, ни сердце, ни легкие. У вас просто грипп. Старайтесь казаться бодрым и жизнерадостным. Никаких жалоб. Ясно, товарищ?
Эсэсовский врач обходил несколько раз, но возле меня не задерживался. По его приказанию тяжелобольных укладывали на носилки. Все мы знали, куда их несут. Оттуда возврата нет.
Через три дня доктор Василий сообщил, что завтра меня должны выписать, ибо дальнейшее мое пребывание в лазарете может возбудить подозрение эсэсовца. Если понадобится, через штубового Вилли он и доктор Шеклаков будут передавать лекарства.
Возвратился я на свой блок к вечерней поверке. Семен поймал меня за руку, слезы вот-вот брызнут из глаз.
— Поздравляю, у нас праздник.
Я вначале не понял. Седьмое ноября было три дня назад.
— Наши освободили Киев, — еле сдерживая волнение, сообщил Семен.
— Киев! — воскликнул я так громко, что стоявший неподалеку Вилли обернулся и строго посмотрел в нашу сторону.
Новость подтвердил и электрик Николай. Киев наши взяли в канун седьмого ноября. Весь лагерь об этом знает.
Николай отвел меня в сторону, открыл свою неизменную сумку с инструментами. Там вместе с отвертками, шурупами, роликами лежал для меня подарок: несколько вареных картошек и сигарета.
— Возьми, подкрепись.
После трехдневной разлуки мне стал особенно родным и близким этот простой и сердечный парень. Я поинтересовался его мнением о Вилли.
— Можешь смело положиться на него, — сказал Николай. — А если он кого и треснет по затылку — не смущайся. Иначе нельзя. Он политический, за ним следят «зеленые» и СС.
— Теперь слушай, — продолжал Николай. — Тебя переведут на другой рабочий блок. Тот плюгавый фельдфебель с длинным носом все эти дни спрашивает, куда ты девался. Он не даст тебе жизни. Я хорошо изучил его повадки: если прицепится к кому, то не отстанет, пока не сживет со света.
На следующий день меня действительно перевели в команду по разборке трофейных радиоприемников. В команде восемь человек: двое русских — я и молодой лейтенант-артиллерист и шесть норвежцев. Старшего зовут Иогансеном. Норвежцы деловито орудуют инструментом, отделяют внутренности аппарата от коробки, затем сортируют детали и складывают в ящики. Я — в роли мальчика на побегушках: принести, подать, отнести.