Откуда-то из тени выплыли еще двое. Тиснут мне руки.
— Борис… Марк…
Я вижу их впервые, но мне кажется, что мы давно знакомы. Борис Винников — учитель из Белоруссии. Марк Телевич — москвич, перед самой войной окончил среднюю школу и добровольцем ушел в армию.
Борис и Марк от голода едва держатся на ногах, несмотря на это, шутят, отпускают крепкие словечки в адрес немцев. Радостно находиться среди своих, может быть, еще и потому, что в последнее время работал с иностранцами и целыми днями не слышал родной речи.
Марк сообщил, что приходил какой-то норвежец, спрашивал меня и очень огорчился, что не застал. Просил передать, чтобы я заглянул к ним на блок. Ходить к норвежцам категорически запрещено, за нарушение полагается двадцать пять палочных ударов. Но желание повидать друзей сильнее грозящей опасности и я пошел. Правда, перед этим Борис отправился на разведку и сообщил:
— Путь открыт. Не задерживайтесь, майор. Через двадцать минут отбой.
Открыл дверь барака. Норвежцы сидели за длинным столом и ужинали. Чтобы не показаться попрошайкой, я повернулся к выходу, но Иогансен заметил меня, обрадовался:
— Давай, давай!
Стал усаживать за стол, но я упирался изо всех сил. Заметит блоковый — не снести нам голов. Тогда он стал хватать все, что попадалось под руки, — коробки с паштетом, пачки галет, сухари, куски недоеденной рыбы, и поспешно засовывать мне в карманы. На прощанье Иогансен сообщил, что договорился с блоковым о том, что я по-прежнему буду работать в их группе по разборке приемников.
Возвратился к себе благополучно. Товарищи ждали моего прихода. Борис поздравил:
— С богатыми гостинцами вас, майор.
До отбоя мы успели разделить продукты и съесть все до крошки. С тех пор я по вечерам иногда навещал норвежцев и всегда возвращался в барак с некоторым запасом провизии.
Через два дня я снова встретился на аппель-плаце с Николаем. Он сообщил мне последние сводки о положении на фронте: наши успешно развивали наступление. Я уже не спрашивал, откуда ему все это известно. Для меня совершенно ясно, что в лагере действует сильная подпольная организация, у которой связи простираются далеко за обычный круг.
На душе у меня посветлело. Я среди своих. Опять возникло ощущение локтя. Хорошо, когда рядом настоящие товарищи!
Глава 21. Александр Степанович
Мои друзья давно говорят о некоем таинственном человеке. И вот я иду на встречу с ним. Николай впереди. Он должен представить меня генералу. Еще издали среди одиноко бродящих фигур я замечаю высокого ладно скроенного человека. Он не спеша идет от барака. Полосатый халат на него узок, шапка туго натянута на крупную голову.
Когда мы поравнялись, Николай, прошмыгнув дальше, остановился в стороне. Впереди я увидел еще одного человека, понял, что охраняют генерала. Я нагнулся и стал поправлять завязки на колодках. Рядом раздался приятный спокойный голос:
— Здравствуйте, товарищ Пирогов! Как дела?
Не поднимая головы, я ответил:
— Добрый вечер, товарищ генерал. Спасибо.
Он тут же поправил:
— Александр Степанович…
Таким и представлялся мне генерал: открытое русское лицо, большие серые глаза под густыми лохматыми бровями. Слова у него льются плавно, с нажимом на «о».
— Слушайте меня внимательно, — произнес Александр Степанович и тоже нагнулся, делая вид, что поправляет обувь. — В лагере сейчас около двадцати тысяч заключенных. Все они против фашизма, но это не значит, что все они наши друзья. Поэтому присматривайтесь. Доверять нельзя. На фронте у нас дела хороши. Информацию будете получать через Николая. Осторожно сообщайте об этом своим. Вас понемногу будут ссужать продуктами — вы делитесь с другими. Но главное, поддерживайте моральное состояние…
Не докончив фразы, он удалился. Я повернул к своему бараку. Вскоре меня догнал Николай. Условились, о чем будем докладывать, если эсэсовцу вздумается нас допросить. Затем речь зашла о генерале. Фамилия его Зотов, он командовал дивизией, в 1941 году попал в окружение и был захвачен в плен. Мне кажется, я знаю его давно. Есть такие люди: поговоришь один раз, а потом он стоит у тебя в памяти вечность.
В бараке все находились на месте. Козловский поглядывал на мои карманы, но на этот раз они были пусты. Мой сосед по нарам воентехник Вася молча сидел, подперев лицо ладонями. Второго соседа на месте не оказалось. Мною овладело смутное предчувствие. На мой вопрос Телевич мрачно буркнул:
— Умер. Шел напиться воды, упал и не ойкнул.
Вчера — один, сегодня — трое, завтра будет пятеро. Люди уходят из жизни, не успевая назвать имя любимой, передать прощальное слово матери. У них даже нет сил высказать свою ненависть к тем, кто довел их до голодной смерти.