Саша появился после обеда, бросил сверток на одеяло и приказал немедленно переодеться.
Разворачиваю узел — полосатые брюки, но лучше моих, довольно-таки потрепанных, и новая куртка. На ней отсутствуют эмблемы смертника: красная мишень и буква «К». И номер другой: 108478.
Об этой процедуре я уже слыхал во время пребывания в тюрьме и лагерях. Бывали случаи, когда свои люди переодевали смертников в одежду только что умерших и таким образом спасали их от гибели. Для лагерной стражи, прежде всего, важен не сам человек, а его номер.
После переодевания меня перевели на верхние нары. Вероятно, в этом тоже есть свой смысл. Когда эсэсовцы проверяют бараки, то прежде всего обращают внимание на нижние нары.
— Вам будут кое-что передавать, — шепнул Саша. — Принимайте, как должное. Я тоже буду наведываться.
От Саши приходят теперь каждый день. Логинову приносят двойные порции супа, мне — кусок хлеба, сигарету. Это — не считая положенного по норме. Недели через две я почувствовал, что ноги мои твердо упираются в землю, а голова прочно держится на шее. Какая ни есть пища, но она вдохнула в организм силы, дала питание сердцу и мозгу.
Для меня уже не является секретом причина моего внезапного перевода в санитарный лагерь. Сделали это русские, чешские и немецкие коммунисты-подпольщики. Сотни заключенных, которые числятся умершими, скрываются здесь.
Однажды Виктор Логинов, взглянув в окно, забеспокоился и попросил меня подойти.
— Гляди-ка, немецкий врач прет, — показал он. — А с ним польский профессор Чаплинский. Он — заключенный. Сейчас будут искать здоровых и тех, кто скрывается.
Следом за врачами шагали четверо эсэсовцев. Они остановились возле барака, стали закуривать. Среди больных началась суматоха. На Виктора напал кашель, он буквально надрывался, закрывая ладонью рот.
— Как же мне быть? — спросил я у него.
— Валяй под нары, — задыхаясь, проговорил Логинов. В дверях уже появились врачи. Послышалась команда строиться. Пятьсот человек, громыхая колодками, стонали, охали. Некоторые не могли подняться с нар, их силком подымали и ставили в строй.
Воспользовавшись суматохой, я спрятался под нарами и по-пластунски пополз в другой конец барака. Сюда доносились истошные крики блокового. Я знал: когда он закончит сгонять людей в главный проход, то обязательно начнет искать спрятавшихся. Поэтому мне нельзя терять времени.
Сорокаметровую дистанцию я преодолел легко. Незаметно проскользнул в умывальную. Окно выходило в глухую часть двора. Я распахнул его и выпрыгнул наружу. Неподалеку находилась уборная. Там и довелось скрываться более часа, пока в бараке закончилась процедура выискивания «дезертиров».
Увидя меня живым и невредимым, Логинов кинулся обнимать.
— Ты просто гениальный! Ловко улизнул.
Меня интересовали результаты налета эсэсовского врача.
— Увели человек двадцать безнадежных и пять здоровых, — сообщил Виктор. — Считай — всем им крышка. Безнадежных — в крематорий, здоровых — в рабочие команды.
Логинов умолк. Ему было тяжело говорить. Потом продолжал:
— В рабочих командах убивают десятками и сотнями. Слыхал про «лестницу смерти»? Это такая, брат, западня в каменоломне, не советую туда попадать. 186 ступенек в скале, уклон градусов пятьдесят. Взрывают гранит, и заключенные на горбу выносят по этой лестнице плиты наверх. Представь, подымается одновременно человек тридцать-сорок, у каждого на плечах игрушка весом в два с половиной-три пуда. Споткнется ведущий, обронит на нижних камень, и начинается мала-куча. Люди скатываются вниз, ломают руки и ноги, раскалывают головы. А эсэсовцы стоят и хохочут от удовольствия. Зрелище! Такого даже римские императоры не видели.
Виктор закашлялся.
— Не надо волноваться. Ляг и помолчи, — предложил я.
Однако Логинова нельзя было остановить. Сжимая костлявые кулаки, он долго грозился в окно, посылая на головы эсэсовцев проклятия.
Глава 27. Партийное собрание
— Я — Григоревский. Доктор Александр Григоревский. Ну, запомнил? — Саша положил мне руку на плечо: — А теперь докладывай, как ты скрылся от проверки. Право, здорово у тебя получилось! Мы уже всерьез забеспокоились, спрашивали Логинова. Виктор говорит: «Не успел нажить друга и уже потерял».
Мне хотелось многое сказать Саше. Но он приложил палец к губам: никаких излияний чувств, следуй за мной!
Мы подошли к столу, за которым, судя по белому халату, сидел врач. Он легко вскинул голову, из-под очков в роговой оправе на меня глядели внимательные и добрые карие глаза.