— Да… Прекрасно, — кивнул Фил. — Страдания — это как раз то, что нужно для души.
Мы прошли к нише и встали между двумя креслами.
Лорел медленно поднялся и пожал, нам руки. Миштиго поднялся еще медленнее и не протянул руки. Выражение его янтарных глаз оставалось равнодушным, когда нас представили ему. Его оранжевая рубашка свободного покроя постоянно трепетала, так же как и его многокамерные легкие непрерывно выдавливали воздух через передние ноздри, расположенные у основания его широкой грудной клетки.
Он коротко кивнул и повторил мое имя, затем повернулся к Филу, изображая на лице гримасу вроде улыбки.
— Вы не могли бы объяснить значение своей маскировки по-английски, — попросил он.
Голос его напоминал звон затухающего камертона.
Фил повернулся на пятках и побрел прочь.
Затем мне показалось, что представителю Веги на мгновение стало дурно, однако я вовремя вспомнил, что смех обитателей Веги напоминает отчаянное блеяние козла, когда его душат. Я стараюсь держаться подальше от уроженцев Веги…
— Садитесь, — предложил Лорал, стараясь скрыть смущение.
Я подтянул к себе кресло и сел напротив них.
— О’кей.
— Корт намерен написать книгу, — сказал Лорал.
— Вы уже сообщили об этом.
— Книгу о Земле!
Я поклонился.
— Он еще хотел бы, чтобы вы были его проводником в поездке по некоторым Старым местам.
— Я польщен, — мой голос прозвучал несколько натянуто. — Кроме того, меня очень разбирает любопытство: почему именно меня он решил избрать в качестве своего гида?
— А также любопытство относительно того, что ему, возможно, известно о вас, не так ли?
— Да. Не стану этого скрывать, — вынужден был согласиться я.
— Все, что могла сказать Уэллина.
— Отлично. Теперь я удовлетворен, — усмехнулся я.
Откинувшись на спинку кресла, я стал медленно цедить содержимое своего бокала.
— Я начал с того, что навел справки о записях Актов Гражданского Состояния Земли, как только во мне созрел замысел осуществить этот проект — просто ради общего ознакомления с данными о людях; затем после того, как я нашел подходящую кандидатуру, я обратился к личным делам Земной Администрации.
— Гм-м… — протянул я.
— И на меня произвело большее впечатление то, чего в нем не было, чем то, что было записано в личном деле.
Я пожал плечами.
— В вашем послужном списке есть немало пробелов. Даже теперь никто толком не знает, чем вы занимались почти всю свою жизнь. И, между прочим, когда вы родились?
— Не знаю. Я родился в маленькой, крохотной деревушке, где в том году потеряли счет дням. Во всяком случае, как мне потом сказали, это случилось на Рождество.
— Согласно вашему личному делу, вам сейчас семьдесят семь лет. Согласно записям актов Гражданского Состояния, вам либо сто одиннадцать, либо сто тридцать лет.
— Я приврал относительно своего возраста, чтобы получить работу. В те годы все еще продолжалась депрессия.
— Поэтому я составил краткий биографический очерк Номикоса, который в своем роде выдающийся, и, воспользовавшись описанием его физических данных, проследил, имеются ли его аналоги во всех хранилищах информации, включая и закрытую.
— Один собирает древние монеты, другие сооружают модели ракет, — сказал я спокойно.
— И я обнаружил, что вы могли бы еще тремя-четырьмя, даже пятью лицами обзавестись: все они были греками, и один их них, по крайней мере, был очень знаменитый человек. Это Константин Коронос, один из наиболее старших из них. Он родился двести тридцать четыре года назад… И тоже на Рождество. Один глаз голубой, другой — карий. Такая же правая нога, такие же волосы на голове, когда ему было двадцать три года. Такого же роста, такого же примерно веса.
— Те же отпечатки пальцев? Такая же структура сетчатки глаза? — живо поинтересовался я.
— Этих данных не было во многих старых записях. Возможно, в те времена люди были более необразованными. Не знаю. Более легкомысленными, наверное, в отношении тех, кто имел доступ к Гражданским записям.
— Вам известно, что на нашей планете в настоящее время более четырех миллиардов человек? Прослеживая записи в течение трех-четырех веков, я абсолютно уверен в том, что вы могли найти двойников очень многих из ныне живущих людей. Что ж здесь такого особенного?
— Вы просто чем-то заинтересовали меня, вот и всё! Как будто бы вы дух своей планеты, и вы столь же любопытно изучены, как и сама эта планета. Я не сомневаюсь в том, что мне никогда не достичь ваших лет, каков бы ни был ваш возраст, и мне было бы очень интересно узнать: какого же рода чувства владеют человеком, прожившим столько лет, особенно если учесть ваше положение хранителя истории и искусства вашего мира. Вот почему я и остановил на вас свой выбор, — закончил он.
— А теперь, когда вы повстречались со мной, калекой, и все такое прочее, я могу отправиться домой?
— Конрад! — трубка угрожающе метнулась ко мне. — Нет, мистер Номикос. Здесь имеются также и чисто политические и практические соображения. Это суровый мир, а у вас очень высокий потенциал выживаемости. Я хочу, чтобы вы были со мной, потому что я хочу выжить!
Снова я пожал плечами:
— Что же, ладно. И что вы хотите еще?
Он раскудахтался:
— Я чувствую, что не нравлюсь вам.
— Что привело вас к такой мысли? Только из-за того, что вы оскорбили моего друга и задали мне неуместные вопросы, создав впечатление, что нуждаетесь в моих услугах из чистой прихоти…
— Что эксплуатировал ваших соотечественников. Что превращал вашу планету в бордель и дал всей человеческой расе понять ее глубокую провинциальность в сравнении с Галактической культурой, неизмеримо более старой…
— Я ни слова не говорил — «ваша раса», «моя раса»! Я говорю только от своего имени. И я повторяю, вы оскорбили моего друга, задали мне неуместные вопросы и создали у меня такое впечатление, что хотите, чтобы я служил вам просто из вашей прихоти.
Снова звуки, издаваемые козлом, когда его душат.
— Целых три пункта! Да ведь это не оскорбление памяти Гомера или Данте, после чего человек может выступать от имени всей человеческой расы.
— В настоящее время Фил — наилучший из тех, которыми мы располагаем.
— В таком случае, уж лучше обходиться без них.
— Нет причин, чтобы обращаться с Филом подобным образом.
— Полагаю, что есть. В противном случае я не поступил бы так. А во-вторых, я задаю любые вопросы, какие мне хочется, а ваше право — отвечать или нет, если последние покажутся вам оскорбительными. И наконец, никто не собирался производить на вас какое-либо впечатление. Вы находитесь на гражданской службе. Вам дано поручение. Спорьте со своим начальством, а не со мной! Кроме того, мне только что пришло в голову, что вряд ли вы располагаете соответствующими знаниями, чтобы говорить слово «прихоть» столь свободно, как вы себе только что позволили.
Судя по выражению лица Лорела, его язва молчаливо комментировала происходящее.
— Тогда называйте свою грубость чистосердечностью, если хотите, или продуктом другой культуры, и оправдывайте свое влияние на Землю софистическими упражнениями или чем-нибудь другим, что вам взбредет в голову в самый последний момент, и, используя любые средства, снабдите меня соответствующими сведениями о вас всех, чтобы я мог вынести ответное суждение. Вы ведете себя, как представитель монарха в подвластной ему колонии, — сказал я ради того, чтобы остановить его, — и мне это не нравится. Я прочел все ваши книги. Я прочел также и все книги вашего деда. Взять для примера хотя бы его нашумевшую «Глаз земной проститутки». Так вот, вам никогда не стать таким специалистом, как он. Он обладал чувством, обычно называемым состраданием. А у вас его нет. Все, что вы ощущаете, например, в отношении такого старого Фила, в двойном, размере относится и к вам — в моей книге…
Та часть моего выпада, в которой говорилось о его деде, должно быть, затронула больное место собеседника, так как он вздрогнул, не выдержав укола моего голубого глаза.