- Не нужно.
- Ладно. К завучу пойдем на большой перемене.
***
На большой перемене Златоверхий бросил на стол сумку, вышел из класса. Харт достал файлик с планом и пошел за ним к кабинету завуча.
- Молодцы, ребята, хорошо продумали. Думаю, что если изменения и будут, то несущественные, но я хотела бы, чтобы вы продолжали курировать этот проект. И для начала подобрали нужные стихи и подходящий репертуар песен, а исполнителей я возьму на себя.
Когда возвращались в класс, Хартмут предложил:
- Что выберешь: поэзию или песни?
Илья кинул на Харта тяжелый взгляд, совершенно не соответствующий медовому голосу:
- О чем ты?
- Думаю, мы можем разделиться и спокойно у себя дома на компе подобрать то, что нужно. Так чем займешься: песнями или стихами?
- Как ты сам сказал: нам дали совместный проект, значит, и заниматься им мы будем вместе.
- А я думаю, что по отдельности мы сделаем всё намного быстрее.
- Я никуда не спешу, так что после уроков можем поехать ко мне.
***
В машине его ощутимо потряхивало, Харт сцепил руки в замок и закрыл глаза, очнулся, когда хлопнула дверца и Илья произнес: «Выходи», - а он даже не заметил, как джип остановился.
Зайдя в дом, разделись и, прихватив сумки, поднялись на второй этаж. Илья распахнул дверь и, как гостеприимный хозяин, пропустил Хартмута вперед:
- Проходи.
Взгляд Айхгольца непроизвольно скользнул на кровать, и Харт резко остановился, не веря своим глазам: на светло-серебристом покрывале свернулась черная плеть. Он развернулся к двери с единственной мыслью бежать отсюда, но Илья захлопнул дверь и щелкнул замком:
- Не так быстро! Разве ты не хочешь наказать «плохого» мальчика?
Он улыбнулся и сделал шаг вперед, Хартмут попятился прямиком к кровати. За все годы, что они проучились в одном классе, Харт ни разу не видел Златоверхого улыбающимся, и ему стало страшно, нет, улыбка была прекрасна, но сам ее факт... Он огляделся по сторонам и посмотрел с надеждой на дверь.
- Бесполезно, - мягко сказал Илья, - ты не выйдешь, пока мы не закончим с запланированным на сегодня.
Хартмут надеялся, что Илья имел в виду проект, но сомневался, что это так. Он посмотрел на кровать, и глаза прикипели к плетке - черной, гладкой и небольшой, с жесткой ручкой и плетеным хвостом. Он бросил сумку в компьютерное кресло и взял плеть в руки, рукоятка легла в ладонь так естественно, словно была для нее сделана. Общая длина плети не превышала семидесяти сантиметров. Пальцы сжались вокруг ручки, и Харт обернулся к Илье:
- Раздевайся, «плохой» мальчик.
Он вспомнил, что на сайтах писалось, что перед началом сессии партнеры должны оговорить специальное стоп-слово, но Хартмут был уверен, что вряд ли увлечется настолько, чтобы причинить Илье вред.
Златоверхий раздевался так, словно в комнате никого нету. Он не спеша снимал вещи: костюм повесил на плечики и засунул в шкаф, рубашку и носки кинул на пол.
Илья, оставшись в одних трусах, приблизился к Хартмуту и, слегка наклонившись к его лицу, спросил:
- И за что же ты собираешься меня наказать?
- За десять с лишним лет к тебе накопилось столько претензий, что мне и придумывать ничего не нужно, - цинично усмехнулся Харт и толкнул Илью на кровать.
Златоверхий плавно лег на кровать и, насмешливо глядя на Айхгольца, уточнил:
- А все же?
Хартмут, перекладывая плеть из руки в руку, снял пиджак и повел плечами:
- Не буду далеко ходить, хватит и сегодняшнего инцидента с официантом. Ты трепал парню нервы, прекрасно зная, что такой воды нет в продаже. Ляг на живот.
Илья перевернулся, и Харт провел кончиком плетки по рельефной спине, ягодицам, ногам, мягко пощекотал руки, приложился к пятой точке, пока еще почти неощутимо, примериваясь. Хартмут знал, что действовать надо плавно, не останавливаясь, с тем, чтобы в итоге добиться равномерного красного цвета на всей области воздействия, но по обнаженной спине он бить не собирался, чтобы не попасть по пояснице, а ягодицы были прикрыты трусами. Он видел, что Илья чуть не ерзает от предвкушения, и Хартмуту вдруг захотелось услышать, как плеть рассекает воздух, как с приглушенным звуком ложится на подтянутый зад Ильи, увидеть, подожмется ли он от боли или расслабится, как в тот раз под ремнем. Он уже хотел сделать взмах, но остановился, чтобы резким движением спустить хипсы и обнажить поджарые ягодицы.
Плеть со свистом рассекла воздух и опустилась на кремовую кожу, оставив на ней белый, тут же начавший розоветь след. Первый удар вышел сильным и хлестким; Илья вздрогнул и едва слышно всхлипнул, боль, вполне терпимая, лишь оттеняла удовольствие, которое он получил, оно горячими искрами разбегалось по всему телу.
Каждый последующий удар словно окатывал его теплой волной, концентрируясь в паху.
Хартмут очень жалел, что плетка была однохвостой, ей, как он читал, намного проще можно нанести вред. Самым безопасным при любой силе воздействия в этом плане был флоггер - плеть-многохвостка.
Он действовал методично и ровно, стараясь добиться равномерного красного цвета на всей заднице, рассчитывая место удара так, чтобы кончик плетки не оставил захлестов на боках. Он помнил, что минимальное время порки 20-30 минут, меньше просто не имело смысла: в организме не успеют произойти те изменения, на которых и основано возбуждающее действие флагелляции, но не был уверен, что сможет столько махать рукой. С первым же ударом Хартмут испытал ни с чем не сравнимое моральное удовлетворение - он совершенно безнаказанно бил Златоверхого, но где-то после десятого удара он почувствовал вполне себе активное шевеление в своих штанах: похоже, его члену все это очень нравилось, и он креп с каждым следующим ударом.
Илья лежал, впитывая в себя наслаждение и даже не пытаясь ничего анализировать, он кайфовал от каждого удара, который, казалось, отдавался в каменном члене. Задница горела огнем, и Илья плавился, купаясь в волнах эйфории и ожидая еще большего удовольствия, он смаковал каждый следующий удар, периодически потираясь эрекцией о покрывало.
Хартмут не отрывал глаз от покрасневшей, покрытой ровными полосами задницы Златоверхого, его собственное возбуждение уже зашкаливало. Несмотря на то, что в статьях писалось, что порка является по сути лишь прелюдией перед сексом, Харт понимал, что последнее не нужно ни ему, ни Илье, все закончится только ею. Последние несколько десятков ударов он решил сделать достаточно сильными: в конце концов, они играли в наказание, не так ли?