«Я думала, что они уже ушли, времени то сколько.»
Обычно в это время они были на работе, да и не имели они привычки опаздывать без уважительной причины, потому я была удивлена. У меня закралось предположение, что это было связано с тем, какой сегодня день и, возможно, именно поэтому они пока были здесь. Это мысль вызвала у меня прилив радость и желание поскорее начать свой день с порции поздравлений. Но тем не менее к двери я подкрадывалась на цыпочках, представляя себя шпионом, который собирался подслушать двух заговорщиков. Мне никогда и в голову не приходила идея греть уши, однако в данный момент я нашла в это небольшое развлечение. Было стойкое ощущение что нужно чуть-чуть подождать прежде, чем дать о себе знать или быть пойманной с поличным на таком постыдно деле.
— Послушай, мы стараемся как можем. - Я сразу узнала, кому принадлежал этот звонкий и не по годам девичий голос - маме. – Ты пойми, в последний год было много рецидивов, нужно что-то более действенное, но в любом случае так долго продолжаться не может. Мы все знали, что это временная мера. Слишком опасно тянуть с этим только из-за своих корыстных целей.
«О чем она вообще говорит? Рецидивы? Что было временным?»
Я впервые слышала, что-то подобное от нее, но больше всего меня волновало то, с кем она вела диалог. Не думаю, что с коллегами по работе, с ними то она и в офисе могла поговорить, значит это был кто-то другой.
На минуту за дверью была тишина, разбавленная тиканьем часов. Я настороженно прислушалась, чтобы ничего не пропустить, и, затаив дыхание, прислонилась к стене рядом с дверью, которую предусмотрительно прикрыли.
— Да плевать я хотела, что у тебя там за причины! Конечно, тебе легко говорить, сам-то сидишь в комфорте и не страдаешь нехваткой сил, пока мы тут из кожи вон лезем, чтобы … – Я подскочила на месте от резкого крика мамы. В ту же секунду за дверью послышала шиканье. – Отдай мне телефон!
— М-мы д-думаем, ч-что пора подумать н-над планом В. – проговорил отец, видимо, отобрав у мамы телефон.
Только отец говорил как обычно, с привычным им заиканием, которым страдал сколько себя помню. Он даже в споры редко вступал, так как с трудом мог на эмоциях быстро аргументировать свою правоту при этом не вызывая истерический смех у оппонента. В такие момент его попытки выглядели не то, что нелепыми, они вызывали жалость, что не очень нравилось ему, а потому он начал избегать конфликтов, а еще чаще игнорировать людей, которые намеривались вывести его из себя.
«Это розыгрыш какой-то в честь моего Дня Рождения? О, а может родители подготовили для меня что-то вроде квеста?»
— Д-да не могу я говорить н-нормально! Сбой пр-роизошел, а -возможности с-сделать новый амулет н-нету.
— Вот сам бы попробовал раз такой умный. – послушался глухой удар и преследовавшая его тишина.
Скрип стула стал отличным сигналом, что пора ретироваться с наблюдательного пункта на приличное расстояние. Я кралась до двери в свою комнату на носочках, стараясь как можно меньше издавать лишних звуков, но хруст суставов предательски раздавался эхом в коридоре. Однако я не услышала каких-либо приближающихся шагов и облегченно выдохнуло. Возможно, я все же осталась незамеченной.
«День начался многообещающе.»
Сердцебиение участилось будто я только что сбежала с места преступления и скрывалась от полиции или как нашкодивший ребенком, до последнего отнекивалась стоя перед родителями и ногой пиная назад разбитую чашку.
— Дорогая, ты уже проснулась? А мы хотели идти тебя будить. – мама старалась выглядеть спокойной, но легкая дрожь в ее голосе выдавала тревогу.
Ее пристальный взгляд скользнул по мне, не оставив незамеченным мои покрасневшие от волнения щеки.
— Ты вся красная. - она подошла ко мне и прислонила руку ко лбу, проверяя поднялась ли у меня температура.
— Со мной все в порядке. Давление, видимо, поднялось. Слишком резко встала.
— Ну ладно. Иди скорее за стол. Мы накрыли поздний завтрак. Сейчас поедим все вместе, и мы пойдем на работу, а то времени уже много.
Я без особой спешки последовала за ней на кухню, где папа уже во всю уплетал оладьи за обе щеки. Это каждый раз выглядело комично и в такие моменты он напоминал больше хомяка или бурундука, который по максимуму набивали свои щеки, чтобы потом отнести в свое логово и сделать запасы, нежели человека. Только вот отцу не к чему было это делать, мы в конце конов не бедствовали, но из раза в раз он пытался съесть как можно больше, словно это последний день, когда он видит и ест все это.