«Стоит ли спрашивать про услышанное?»
Я задумалась. С одной стороны, стоило бы спросить, не важно при это насколько глупым мог быть ответ, а с другой хотелось оставить это в тайне и придумать какую-то чепуху, что у родителей есть какая-то тайная жизнь. Все же интуиция подсказывала, что пока услышанное стоит оставить при себе, сейчас не время задавать вопросы и стоит чуть-чуть подождать, возможно тогда ответы найдутся сами собой или же случившееся забудется.
— Не будь как свинья! Не мог потерпеть пока все сядут? – Папе прилетел подзатыльник от разгневанной жены, от чего, бедняга, аж поперхнулся. Он посмотрел на нас таким взглядом, как провинившийся щенок, продолжая жевать.
— Д-девочки, вы очень д-долго шли. – с привычным им заиканием сказал папа, проглотив порцию оладьев, и встал из-за стола, разведя руки в стороны. – Я ч-чертовски голодный и просто не с-смог устоять перед т-таким лакомством. – он подошел к жене и поцеловал ее в щеку в надежде что это сможет даровать ему помилование. Наивный.
Да, он грешил тем, что никогда не дожидался, пока за столом соберутся все и сразу приступал к еде, за что частенько получал нагоняи от своей второй половинки. Иногда он ел так много, что казалось будто совсем не чувствует насыщения, когда нормальный человек бы лопнул от такого количества. Кроме того, продукты уходили с бешенной скоростью отчего приходилось намного чаще посещать продуктовый чем хотелось бы. Я порой думала, как тяжело его прокормить и ладно бы только это, так он еще умудряется оставаться в хорошей форме. Про себя я называла его колдуном, потому что не могла поверить, что вообще бывает такой ускоренный метаболизм и спихивала на магию, в его случае, она тут точно была замешена.
Папа выглядел прекрасно в свои годы. Пару месяцев назад он встречал свой сорок пятый день рождения, а на вид ему не дашь и больше тридцати. Друзья семьи частенько подшучивают над ним, будто он вампир и пьет по ночам кровь девственниц или что он по-тихому ходит на разные процедуры, чтобы оставаться как можно дольше молодым. В его густой шевелюре почти не было седины, только по бокам можно найти пару белых волосков. А тело оставалось спортивным даже при таком питание. Магия никак иначе.
Я села за стол и глазами искала за что можно было бы зацепиться, что-то странное, но все было как обычно. Те же белые стены, которые из года в год оставались как новенькие и без единого желтого пятнышка. Та же мебель, серого цвета, на которой очень хорошо были видны отпечатки рук. Мама ненавидела ее больше всего, из всего что бесило ее в доме, но почему-то продолжала терпеть и протирать. А ведь мы столько раз могли сменить интерьер здесь, выбрать другую гарнитуру, на которой не будет так видна грязь и все никак руки не доходили до кухни. А вот стол был новым, помню момент, когда ночью встала попить воды, а он был сломан пополам. Никто тогда не мог понять, что с ним случилось, потому что грохота мы не слышали, да и сейчас понимания нет, эта небольшая загадка нашего дома так и осталась неразгаданной.
«Ничего такого нету. Все как обычно.»
— Лилиан!
— Да-да, я слушаю. Проснуться пытаюсь, вот и медленно реагирую. – я перевела взгляд сначала на маму, а затем на пододвинутую тарелку с невысокой горкой оладушек. А на самом верху была воткнута свечка с числом двадцать три.
— Дорогая, с днем рождения! – я улыбнулась и потянулась, чтобы по традиции погасить огонек, прежде чем воск начнет капать на еду.
Из года в год, задувая свечку, я загадывала желание – «найти свое место в мире». Не знаю слышали ли меня высшие силы и существовали ли они вообще, но я всей душой желала найти себя, свое призвание, свой жизненный путь. Будто это знание расставило бы все по своим местам. Конечно, я не сидела на месте и не ждала, что озарение упадет мне на голову, а пробовала себя в разных направлениях. По началу родители не вмешивались, полностью приняв тот факт, что я нахожусь в поисках себя. Но им пришлось подключиться пока однажды моя одержимость познанием своего собственного «Я» чуть не закончилась плачевно. Помню, как по началу противилась им и вполне здравую просьбу, прекратить искать приключения на свою голову, восприняла в штыки, не желая делать то, что мне говорят. Однако все же согласилась стать более осторожной.
Мне не составляло труда строить из себя послушную дочь и параллельно с этим по-тихому продолжать испытывать удачу. Бунтарский дух требовал, а я особо и не сопротивлялась. Было тяжело играть две роли и, в какой-то момент, «послушная девочка» вырвалась в перед, прижившись настолько, что я вовсе перестала «играть» со своей жизнью, больше не доводя себя до грани.