Выбрать главу

"Этот странный антимир". Михаил Эпштейн о самоуничтожении России

https://www.severreal.org/a/etot-strannyy-antimir-mihail-epshteyn-o-samounichtozhenii-rossii/32271528.html

" Русский антимир. Политика на грани апокалипсиса " – так называется новая книга философа Михаила Эпштейна, вышедшая в Нью-Йорке, в издательстве Franc Tireur USA . Это, гласит подзаголовок, "первая философская книга о первом годе войны". Корреспондент Север.Реалии поговорил с заслуженным профессором теории культуры и русской литературы американского университета Эмори Михаилом Эпштейном о том, почему, по его мнению, слово "Россия" сейчас "стало звучать неловко" и может ли в обозримом будущем оно зазвучать иначе.

Михаил Эпштейн  – философ, культуролог, литературовед, лингвист, эссеист, автор более 40 книг и 800 статей, переведенных на десятки языков мира. Он пишет на русском и английском языках, его работы публиковались в ведущих научных журналах России и США. Не исключено, что популярность Михаила Эпштейна связана не только с глубокими идеями, которые он высказывает в своих книгах и статьях, но с необыкновенно живым и образным языком, которым они написаны и который выделяет его труды из потока сухих научных текстов, нередко слишком сложных для восприятия широкой публики. Михаил Эпштейн выступил инициатором конкурсов "Слово года" и "Неологизм год", которые проводятся в России с 2007 года. Среди книг Эпштейна – "Релятивистские модели в тоталитарном мышлении" (1991), "Великая Совь" (1994) – o тотемических основах тоталитарного общества, "Транскультурные эксперименты: Российская и американская модели творческой коммуникации" (1999), "Новое сектантство" (1993), "Религия после атеизма. Новые возможности теологии" (2013), "Проективный философский словарь" (2003, 2020). Книга 2016 года "От совка к бобку. Политика на грани гротеска" пытается ответить на вопрос о корнях противостояния России с Западом.

В своей новой книге Эпштейн утверждает:

"В результате всех тысячелетних метаморфоз возникло пространство для "идеального шторма", пустая воронка размером с самую большую страну мира, которая пытается втянуть в себя все, что ее окружает, и определяется не сама из себя, а лишь тем, чему она противостоит".

Объясняя название книги, Эпштейн приводит цитату из известного труда Дмитрия Лихачева, Александра Панченко и Наталии Понырко "Смех в Древней Руси" (1984): "…Антимир – это также и несамостоятельный мир. Он не может создать сам по себе замкнутую, внутренне уравновешенную систему. Это только теневой мир".

Концепция России как антимира начала формироваться у Михаила Эпштейна после грузинских событий 2008 года.

– Тогда началось саморазрушение России: тот антимир, который складывался в ней столетиями, вдруг резко проявился и, в конечном счете, возобладал. После августа 2008 года само слово "Россия" впервые на моей памяти стало звучать неловко, осудительно – даже в советские годы такого не было, тем более в два первых послесоветских десятилетия, когда с Россией связывали надежды на укрепление демократии во всем мире. Но в 2010-е годы все изменилось: время в России стало не только замедляться, но и поворачивать вспять, это было десятилетие исторических реконструкций. Еще в 2021 году я собирался озаглавить сборник своих текстов о современности "Двуликий Хронос", предполагая, что время, как маятник, раскачивается в обе стороны. А 24 февраля 2022-го стало понятно, что время уже превратилось в антивремя  – один из параметров антимира . У меня были, конечно, мрачные предчувствия, но что Россия так откровенно выйдет из подполья, переступит все границы, начнет навязывать миру "глупую волю" подпольного человека, – это было потрясением.

То есть вас подтолкнуло к написанию этой книги именно "исполнение времен" – последние зловещие события?

– Многие понятия и термины, которые я стал использовать с 2014 года, например, "шизофашизм", тогда еще не определились в полную меру. А 2022 год наполнил реальностью и такие кошмарные, как некрократия  (власть смерти) и онтоцид  (убийство бытия). В конце книги есть словарь антимира, около 30 понятий. Все они с безумной скоростью вдруг обрели конкретный и страшный смысл.