– Когда вы пишете, что возникает антипространство, размываются границы, вы имеете в виду образование квазипространств в результате войн – и в Грузии, и в Украине?
– Орда – это такое пространство, которое в ходе кочевья само стирает свои границы. Где теперь границы России? Если Донецк, Луганск, Крым – это Россия, то тогда и Москва, Петербург, Владивосток приобретают столь же неопределенный международный статус. Расширяя себя, Россия себя теряет. Русский язык подсказывает, что страна и пространство – слова одного корня. Про-стран-ство, раздвигаясь, утрачивает свой корень – "страна". Каждый шаг России к раздвижению своих границ ведет на самом деле к ее умалению, подрыву международно признанного суверенитета.
– Собственно, вы пишете то же самое о некрократии, о стремлении нации к смерти. Но ведь и в советское время разросшийся аппарат НКВД занимался уничтожением страны, устроив огромную мясорубку для собственных граждан. Механизм самоуничтожения был запущен давно?
– Я дружил с Владимиром Шаровым, замечательным писателем, который впервые, еще в 1980-х, обратил мое внимание на самоколонизацию России. Потом эту концепцию развил Александр Эткинд. Шаров говорил: вот смотри, почему Иван Грозный перенес столицу в Александров? Почему передал царские полномочия Симеону Бекбулатовичу, потомку Чингисхана? Чтобы нападать на собственную страну и разорять ее, как если бы он был чужеземцем. Насиловать собственный народ, как если бы он подлежал колониальному порабощению. В этом состоит основа того саморазрушения России, которое продолжалось и при Сталине, и сейчас. Россию нельзя разрушить извне, но она периодически разрушает себя изнутри. Может быть, от широты пространства жители не чувствуют себя единой нацией: горизонтальное чувство единства гораздо слабее вертикального, как у подданных одного государя. Даже разъезжаясь по миру, русские сторонятся друг друга: услышав родную речь, переходят на другую сторону, опасаются хамства, обмана, бандитизма, вымогательства.
– Даже уехавшие противники режима не дружат…
– Оппозиция за рубежом тоже не может договориться, сплотиться. Возможно, это та же самая энергия взаимоотталкивания, которая влечет Россию к экспансии. Жители не могут ужиться друг с другом, поэтому нужно все время осваивать другие территории и обретать некоего врага, против которого они могут временно сплотиться. Но это не внутренняя положительная сцепка, а "соворность", сообщность в преступании-преступлении. Как власть сплачивает народ? Захватом Грузии, Крыма, других частей Украины, делает всех соучастниками. Создает скрепы на крови. Как у Некрасова – "дело прочно, когда под ним струится кровь".
Из книги "Русский антимир. Политика на грани апокалипсиса":
"Есть психоделики, а есть социоделики – социально-пропагандистские инъекции, выступающие в роли психотропных средств, стимулирующие иллюзорные, измененные состояния сознания. Запах крови – сильнейший наркотик, и он требует увеличения дозы. Сначала Чечня, потом Осетия с Абхазией, потом Крым и Донбасс, потом Сирия, теперь уже вся Украина... В народе начинается ломка. Возникает запрос на свежую кровь. Если долго и настойчиво разжигать эту жажду, она стремительно возрастает. Уже хочется "онАшить" всю Украину, Прибалтику, Восточную Европу… А если на повышающийся запрос не следует предложения, народ начинает брюзжать, стервенеть и искать более кровожадного вождя".
– И еще об одной мощной скрепе вы пишете – о праве на бесчестие, оно тоже связано со стремлением к смерти, к уничтожению? Ведь ты ценен благодаря достоинству, чести, а если ты ее потерял и себя не ценишь, тебе легко умереть. Когда это началось – ведь не сейчас? И было ли что терять, вообще-то? Мне вспоминается разговор с моим преподавателем институтским Александром Михайловичем Панченко, он говорил: "Вот я все думаю, когда началась в России потеря чести?" Он считал, что отсчет надо вести от Московского княжества. Вы согласны с этим?