— Не знаю, как ты можешь восхищаться этой тирренской волчицей! Ты ведь пострадал не без ее ведома.
— О, ты не знаешь Рамту, — отозвался Корак. — Нельзя на нее обижаться. Она не наказывает без вины. Видел бы ты рабов, прислуживающих другим господам, — на их теле нет ни одного живого места. Господа вымещают на них дурное настроение. Они держат у себя в доме палачей или сами заменяют их. Рамта не выносит отвратительного свиста розог. Стоны и плач ранят ее в самое сердце. Поэтому она посылает на конюшню флейтиста.
Я смял кусок глины, перенеся на него все свое ожесточение. О, если бы это была не глина, а горло этой Рамты! Как бы оно хрустнуло под моими пальцами!
— Кто дал ей право держать весь дом в страхе? — воскликнул я. — Как она отвратительна!
— Тебе меньше всего следовало бы обижаться на Рамту, — сказал Корак, удивленно выслушав мою гневную тираду. — Ведь ты ей обязан жизнью!
— Благодетельница! — иронически произнес я. — Думаю мне было бы не хуже у других господ.
— Несчастный! — сказал Корак. — Ты еще не знаешь, что стало с другими пленниками. Их побили камнями.
Я посмотрел в глаза Кораку. Нет, он не шутил. Да и можно ли так шутить? Побить камнями безоружных пленников! Да эти тиррены хуже диких обитателей Тавриды!
Я отложил глину в сторону и возблагодарил богов за спасение. Теперь образ незнакомой мне госпожи становился еще более загадочным. Что ее заставило выбрать в толпе пленников именно меня? Случайность? Каприз? Как бы то ни было, я обязан ей жизнью. И если раньше я работал, чтобы избежать позорящего свободного человека наказания, то теперь вкладывал в труд душу. Рамта должна увидеть, что ее выбор был правилен. Я сделаю такой сосуд, которого нет ни у кого в Цэре, а может быть, и во всей Тиррении.
Мне всегда нравились амфоры, напоминающие своими очертаниями крепкобедрых девушек с руками на поясе. Но амфору не поставишь на стол, ее надо вешать на стену, и часть росписи будет закрыта. Можно вылепить изящную энохо´ю, но ее не принято расписывать. Я остановился на крате´ре. Его можно покрыть рисунком с ножки до горлышка.
Корак с интересом наблюдал, как я установил гончарный круг и привел его в движение. Оказывается, ему никогда не приходилось видеть, как работает гончар.
— Смотри-ка, — говорил он, — да это же кратер! А не сумеешь ли ты сотворить другое чудо — наполнить его вином. Знал бы ты, какое вино у госпожи! За глоток его я готов снова перенести порку. Угораздило же флейтиста появиться в тот момент, когда я хотел отпить толику! От неожиданности я уронил кратер, и он разбился. Так я и попал на скамью, а затем к тебе в мастерскую.
— Так вот почему тебя послали ко мне! — воскликнул я, останавливая колесо. — Ты должен помочь мне сделать сосуд взамен разбитого.
— Нет, — отозвался Корак. — Госпожа решила показать мне, сколько труда требует изготовление одного сосуда. И как только твоя ваза будет готова, Рамта возвратит мне свою милость.
— И я опять останусь один, — сказал я с горечью.
— Чем тебе здесь плохо? Ты же ведь горшечник и не привык к мягкой постели и нежной пище. Дай тебе такой хитон, как у меня, ты его испачкаешь и разорвешь…
Наконец наступил день, когда кратер высох и я мог нанести на его поверхность роспись. Тростник и баночки с красками были под рукой. Но я не мог выбрать рисунок.
— Почему ты медлишь? — укорял меня Корак. — Я уже больше не могу сидеть в этом сарае!
— Не торопись, — отвечал я. — Торопливый всегда опаздывает. Видишь, я выбираю роспись. Скажи лучше, что было нарисовано на том кратере, который ты разбил.
Корака можно было понять. Содержимое сосудов его интересовало больше, чем их внешний вид. Но как быть мне, горшечнику? Каков у госпожи вкус? Ведь моя ваза должна ей понравиться.
Я знал, что коринфские купцы везут в Тиррению вазы, расписанные от ножки до горловины сфинксами, грифонами, крылатыми девами. Меня учил их рисовать афинянин Мнази´пп, переселившийся к нам на Делос из Керами´ка[7]. Помню, как он заполнял оставшиеся на вазе пустые места розетками и пальмовыми листьями. Ваза получалась пестрая, как персидский базар. Но разве удивишь Рамту сфинксами и грифонами? А может быть, изобразить на вазе подвиги Геракла? Ведь и тиррены почитают его как божество…
Целый день я сидел возле вазы, перебирая сюжеты. Может быть, Рамте придется по душе охота на львов? Ведь она любительница сильных ощущений. Или изобразить бег коней? Но кони мне никогда не удавались. Так и стемнело, а я не взялся за тростник.