— Пафос в чем?
— Пафос в том, что жаба способна заживлять раны, — терпеливо объяснила мне Соня. — Положи ее себе на фингал и постарайся расслабиться.
Разве может больная, беспомощная женщина, побывавшая в самом сердце ада, сопротивляться силе и ловкости пятерых здоровых родственников?! После долгих пререканий ошалелого Жбана водрузили мне на лицо. Он недовольно квакнул и укоризненно уставился на меня своими выпученными глазками.
В этот момент открылась дверь в палату, и на пороге появился оперуполномоченный Федоров. Не один. С бутылкой шампанского и букетом цветов. Завидев серо-зеленый нарост на левой щеке обожаемой женщины, он выронил игристое и горько заплакал.
Ситуация усугубила Соня:
— Видишь, Эфа, любовь настоящего мужчины не знает границ. Федор Федорович — настоящий мужчина и полюбит тебя всякую… Не так ли, Федор Федорович?
В ответ раздался горький всхлип.
«У-у, как все запущено», — сказал Королев, наблюдая за стартом Юрия Гагарина.
ГЛАВА 33
— Переживает, — одобрительно прошептал Фима и сунул мне под нос принесенный Федоровым букет цветов. — Наслаждайся! Все для тебя! А мы пока пойдем, покурим, на косяки птиц посмотрим.
— Какие косяки птиц?
— Да это я так, для разрядки ситуации, — зачастил дядька. Негоже женщине смотреть на скупые мужские слезы. — И добавил: — Настоящие мужчины плачут редко, мало и в одиночку. Ничто так нас не украшает, как скупая слеза, — и надрывно продекламировал:
Улиткой соленой скользит по щеке
мужская слеза.
Я плачу.
По мне, слезы Федорова, скорее, напоминали плач Ярославны у Ниагарского водопада. Но разве кто-то захочет выслушать мнение бедной женщины, прикованной к больничной койке голодным крокодилом, пересушенным жабом и снопом воняющих цветов?! Разумеется, нет. У родственников появился магнит попритягательней: дед и Фима изо всех сил сдерживали любопытный напор женской половины нашей семьи. Бабоньки действительно вошли в раж: когда еще увидишь рыдающего оперуполномоченного на осколках любви и шампанского?! Бабушка старательно гладила Федора по намечающейся лысине, Соня подталкивала крутым упругим бедром к двери, а Ольга рвала на груди кофточку. Смысл последнего действа так для меня и остался загадкой. Но как ни странно, именно это и привело Федорова в чувство: увидев шарообразные прелести, Федоров икнул и попятился к выходу. За ним устремились остальные. На полу остались цветные шарики, пластиковые стаканчики и пустые бутылки от шампанского.
От полной безнадежности я принялась разглядывать подаренное чудо флористики. В середине цветочной композиции красовалось нечто, внешне напоминающее мутирующий ананас — красно-зеленого цвета с отвратительными прожилками и сушеным ирокезом. Ананас обнимали веточки с игольчатыми листьями. На каждом листочке сидело по божьей коровке. Божьи коровки, все без исключения, гнусно улыбались. Общее впечатление скрашивали парочка сморщенных роз и редкие кустики ярко-красной гвоздики. В качестве вспомогательных аксессуаров неизвестный мне мастер использовал птичьи перья, выкрашенные в кислотный цвет и гофрированную упаковку с огромным бантом. На банте болталась маленькая открытка: «Пусть этот букет выразит мои чувства к тебе».
Народ безмолвствует. Безмолвствует народ. Я еще раз внимательно изучила креативное творение. М-да, чувства, впрочем, как и вкус, у моего бывшего явно хромают. Ты сказать-то что хотел, милый друг?! Что, к примеру, означают перья и божьи коровки? С первыми у меня ассоциируется только местная птицефабрика, со вторыми — детская считалка. Языка цветов, я, можно сказать, и не знаю. Воспринимаю флору чисто интуитивно, хотя полным профаном себя не считаю. Помню, к примеру, что роза во все времена считалась королевским цветком. В Древней Индии и Египте пользовалась особым почетом. У индусов даже существовал закон, по которому каждый принесший царю розу мог просить у него все, чего только пожелает. Как представлю эту картину, сразу бегу в цветочный магазин. Закупать розы. Во времена царствования Нерона разведением роз занимались сотни садовников. Император обожал пиры, где его гостей осыпали лепестками роз. В древнегерманских сагах роза посвящалась царице неба Фригге, во многих местностях до сих пор ее называют Фриггадорн. Рвать ее позволялось только в пятницу — день, посвященный Фригге. По другим легендам, роза росла на местах, где прежде были капища и где совершались кровавые жертвоприношения. С чайной розой все понятно — измены, разлуки и нахрапистость отечественного шоу-бизнеса. Голубая роза перестала быть мечтой, а стала японской реальностью.
Нет, чтобы мне подарить голубую розу! Вручил ананас и красные гвоздики. Ананас, бог с ним, к нему претензий не имею: штука полезная и вкусная, даже в таком неприглядном виде. Но вот гвоздика… Цветок революций и похорон. Ай да, Федор Федорович, уважил!
С трудом дотянувшись до телефона, я набрала номер Ляльки, продавщицы цветочного бутика «Орхидея в заснеженном саду». Лялька отозвалась так быстро, словно сидела и ждала моего звонка.
— Привет, Эфа! Какими судьбами? — затараторила она.
— Да вот, вернулась с того света и решила позвонить.
— Как там погода? — совершенно серьезно спросила подруга.
— Холодно. Ветер. Темнеет рано.
— У нас также, — проинформировала она меня. — И еще дождь.
— Осень, — подытожила я содержательную беседу. — Ты в языке цветов разбираешься?
— А то! — с воодушевлением воскликнула Лялька. — О них я могу говорить часами. Знаешь, что искусство дарить цветы появилась около двух тысяч лет назад?
— И тогда же люди придумали гофрированную упаковку?
— Опять шутишь! Особое отношение к цветам существовало почти во всех странах, кроме России.
— Опять мы позади планеты всей!
— Эфа! В Китае, к примеру, был культ пиона. А в Японии уже в XII веке устраивали празднества в честь цветения сакуры, хризантем, других цветов. В Стране восходящего солнца даже высший орден носит название цветка — орден Хризантемы. О как! Только вдумайся — орден Хризантемы. А уж об искусстве икебаны не слышал только ленивый. Японскими теоретиками икебаны разработана сложная концепция, элементы которой заимствованы флористами всего мира.
— Вот-вот, с этого места поподробнее, — попыталась я перебить подругу. Но Лялька уже закусила удила и мчалась по цветочным Европам галопом:
— Более двух веков назад на одном из домов Амстердама появилась плита с надписью: «Этот дом в 1634 году был куплен за три луковицы тюльпанов». Представляешь, один дом за три луковицы!
— Не представляю. У нас дом не купишь и тонну луковиц, хоть каких: тюльпановых или репчатых. Мне про тюльпаны не надо! Мне надо про язык цветов.