— Вот еще, — фыркнула Соня. — В плаче что главное? Правильно: широта души, возможность пореветь белугой, повыть себе всласть. А ты платочек, широко раскрытые глаза, во избежание красноты… Тьфу! Не так часто мы и плачем, чтобы ограничивать себя в удовольствии.
— Не скажи, — не согласилась информационно подкованная Ольга. — В год наш организм производит около полулитра слез. Вне зависимости от половой принадлежности. Хотя мужчинам и приходится сложнее: хочется поплакать, а нельзя. Им по статусу не положено.
— Настоящий мужчина не плачет, — авторитетно заявил Фима, которому мы мешали смотреть футбол. Ольга то и дело загораживала своей необъятной попой экран, где бегали маленькие футбольные человечки.
— Настоящий мужчина время от времени должен плакать, — Ольга щелкнула пультом, и судьба ответственного матча канула в неизвестность. — Сдерживать свои эмоции плохо, сказывается на сердечно-сосудистой системе. Я уже не говорю про нервы. Кстати, научно доказано, что секрет глазной железы содержит психотропные средства, уменьшающие чувство напряжения и тревоги. То есть поплакала — полегчало. Сдержала слезы — здравствуй, инсульт! Просто, как в аптеке. Впрочем, в крайности бросаться тоже не следует. К примеру, голландские ученые к слезам относятся очень осторожно. Дабы организм не устал от слез. А то наплачешься до истерической тошноты стараться не доводить себя и не реветь белугой, а тихо так поплакать себе в кулачок.
— Бред, — не поддержала голландцев Клара. — Наш человек так не может. Ему надо плакать в голос, чтоб за три квартала услышали.
В этот момент Фима умудрился отобрать пульт у Ольги, футбольные человечки вновь ринулись в атаку, и дискуссия само собой сошла на нет.
Справедливости ради скажу, что правильно плакать Ольга так и не научилась: ревет она, как и прежде, часто, громко и не интересно. И при этом противно шмыгает. Я тоже плачу громко, но не шмыгаю. В этом наше принципиальное различие. В остальном, бабы они и есть бабы. Голова, две руки, две ноги и все остальное, ну, вы понимаете.
После слез наступила апатия. Я отключила телефон и погрузилась в чтение любовного романа из своей любимой серии. Название соответствовало настроению — «Вековая печаль Годзиллы».
— Никто меня не любит, никто меня не хочет, — пожаловалась Годзилла своей закадычной подруге Серодусте Бабасян, чья бабушка была мудрой армянкой техасского происхождения. — Если так и дальше дело пойдет, то я совсем без поклонников останусь. Старой девой.
— Не останешься, — успокоила ее Серодуста. — В случае чего в Китай рванем. Там мужиков хоть отбавляй. Выберешь себе какого-нибудь апельсина, и будет тебе счастье.
— Не апельсина, а мандарина, — раздраженно поправила подругу Годзилла.
— Какая разница? — удивилась та. — Все равно цитрусовые. У меня на них, кстати, аллергия.
— У меня тоже, — мрачно сообщила Годзилла. — Сразу сыпью покрываюсь. И какое при этом может быть счастье?
Серодуста задумалась:
— Знаешь, Годзя, с мужиками всегда так — либо сыпь, либо душевный геморрой. По-другому они не могут. Придется довольствоваться тем, что есть: тоской по любви.
И они затосковали. Всласть. По-бабьи. Шериф бегал за скотчем и бренчал под окном жалобные песни — лишь бы девоньки угомонились. Городские ковбои отправились в прерию: в городе стало опасно находиться.
Тоска продолжалась ровно три дня и три ночи, после чего подруги отправились в Китай. На поиски спелых апельсинов или мандаринов. К этому моменту им было практически все равно.
Каюсь, я залезла в холодильник и, выудив спелый мандарин, сожрала его тут же, с косточками и кожурой. Может, и мне будет счастье? Интересно, что бы на это сказал дедушка Фрейд? Думаю, ничего хорошего. А раз так, то пусть помолчит, старый развратник.
ГЛАВА 3
Гениальное решение пришло утром: раз в своих проблемах я виновата сама, следовательно, самой и придется расхлебывать сложившуюся ситуацию. Первым делом я освободилась от признаков мужского присутствия в квартире, а заодно и от досадных воспоминаний.
В спешке Федоров умудрился забыть большую часть своих вещей: я безжалостно снесла их на пойку, поклявшись, что отныне в моей жизни больше не будет ни мужчин, ни мандаринов, ни апельсинов. Даже бананов и тех не будет. Все! Баста! Объявляется супердиета! Подумать только, не прошло и нескольких недель, как этот правоохранительный фрукт прочно и, казалось, навсегда прописался в моей жизни: он даже умудрился стереть в компьютере милые игры, типа сексуального тетриса, не говоря уже о пасьянсах. Вместо этого умная и безропотная машина была под завязку забита криминальными сводками. Ради интереса я открыла одну из них: «…После чего подозреваемый Х. в состоянии необузданного возбуждения совершил контрольное изнасилованеи в голову»… Б-р! И эти люди запрещают мне читать любовные романы! Да моя Годзилла, этот нежный цветок душистых прерий, в сравнении с ними, само воплощение литературного стиля и благопристойности сюжета.
В оставшихся от вчерашнего погрома цветах вместо земли оказался табачный пепел. Судя по запаху, Федоров сливал в горшки остатки пива. То-то я смотрю, цветочки в сторону бара наклонились, словно к солнышку. С каждым шагом картина преступления становилась все более и более ужасной. Прожженный сигаретой кашемировый свитер. Туфля ручной работы, у которой каблук болтается на честном слове (узнаю тяжелую поступь Федорова в темном коридоре), разорванные бусы и завязанная в узел золотая цепочка. Не человек, а вредитель!
Я уже молчу про ванную комнату и туалет. В первой — гора грязной одежды (мол, постирай, высуши и прогладь), во втором — полочку с любимыми любовными романами заменила полочка с триллерами и автомобильными журналами. Более того, Жбан, жабка моя лысая, был безжалостно выселен из теплой уютной постели. Теперь мой крошка вынужден мерзнуть по ночам! Гене полностью изменили режим питания: он вынужден столоваться три раза в сутки в строго отведенное время. Крокодил похудел, подурнел и немного позеленел от подобного обращения. Хм! Теперь он выглядит как мой брат близнец. Я тоже за последние дни отнюдь не похорошела.
Ужас! Где были мои глаза, спрашивается? Где были мозги? Где шлялся инстинкт самосохранения? Сказал пару ласковых слов, подарил два цветочка, сводил в кафе-мороженое и все, растаяла, сдалась без борьбы. Еще бы немного, и позволила надеть на себя фату с флердоранжем. О вопль женщины всех времен: какая я дура! Это ж в какой эйфории нужно находится, чтобы забыть о правах на собственную территорию!
По прошествии часа настроение существенно улучшилось: в конце концов, не в первый (но надеюсь в последний) раз меня бросает мужчина. И все-таки хорошо, что он ушел. Как говорится, доброго пути, дорогой товарищ! Я с удовольствием собрала федоровские дискеты, диски, пенку для бритья и парочку тусклых пиджаков и драные кеды. Перечисленные пожитки бывшего сожителя отправились в очередной мусорный мешок.
Дзинь! На пол упала связка ключей вместе с изящным брелоком. Половинка серебряного сердца с выгравированной надписью «Анна». Помнится, у Федорова был точно такой же брелок, только на безделушке красовалось его имя — Федор. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы сопоставить очевидные факты — передо мной ключи от Аниной квартиры.
Вот так, наверное, бьет копытом молодая лошадь, перед началом скачек. Глаза блестят, ноздри раздуваются от предвкушения новых приключений. Депрессии как ни бывало. И, слава Богу! Хватит сидеть квашней. Пора действовать! Для начала мне нужен был адрес Анны. Узнать его оказалось очень легко: я как раз несколько дней назад купила соответствующий компьютерный диск. Так, посмотрим… Анна Федорова. Ух ты, сколько их! Вводим дополнительные данные: дату и год рождения (эти цифры выучила наизусть, не зря же я столько в милиции просидела), список сократился. Ага… теперь попробуем дату заключения брака. Есть! Вот она. Литовская улица… Свет не дальний, за полчаса доберусь.