В одном из писем Файнерману Толстой довольно подробно комментирует "учение" Иосифа Рабиновича (1837-1899), основателя иудео-христианской секты на юге России. Вместо ожидаемого учеником восхищения – порицание и твердая уверенность в том, что у секты нет будущего. "Модернисту" Рабиновичу Толстой противопоставил "замечательного талмудиста Эфроса (издал и подарил Л.Н. Талмуд), очень очищенно и высоко понимающего это учение". Эфрос считал Христа не мессией, а одним из мудрых учителей жизни: "Соединение еврея и христ[ианин]а может быть не на признании божества Христа, а на признании божественности человека, возможности божественной жизни для всех людей, – на том самом, чему учил и Христос, и все еврейские мудрецы, и Сократ, и Будда, и Конфуций"106.
Это письмо – ответ на просьбу Файнермана заступиться за него… Дело в том, что бывшая гувернантка Толстых Анна Серон написала книгу "Шесть лет в доме графа Л.Н.
Толстого" (перевод с немецкого. СПб., 1895), в которой утверждала (глава "Крещение еврея"), что Файнерман принял православие только ради того, чтобы избежать военной службы. Уязвленный крестник просил Толстого опровергнуть столь гнусную клевету. Л.Н. отказался это сделать, сославшись на множество других нелепиц книги А. Серон.
Несколько слов об отношении Толстого к сионизму. «Во время сионистского конгресса, – вспоминал Илья Гинцбург, – Л.Н. ‹…› расспрашивал меня о сионистах.
Он сочувственно говорил о них, но не разделял главной идеи – основания в Иерусалиме самостоятельного еврейского государства. "Я удивляюсь, – сказал он, – евреи такие универсальные, такие космополиты, и это лучшее их достоинство, важное качество. Им не следовало бы повторять то, что привело у других народов к грустным явлениям"»107. О том же Толстой писал З. Кубрику, бедняку из Киевской губернии, жаждавшему переселиться или в Америку, как хочет его семья, или в Палестину – "обрабатывать землю отцов", ибо он "в душе за Палестину". Ответ Толстого сводится к тому, что важнее внешних – внутренние изменения. Но уж если переселяться, то, конечно, в Палестину108.
Вопреки мнению о его недобросовестности Тенеромо почти дословно пересказывает мысли Толстого о сионизме, высказанные Гинцбургу: "Это движение… всегда интересовало меня не тем, что оно дает народу выход из тягостного положения – выхода этого он не дает ему, а тем ярким примером огромного влияния, которому могут поддаться иногда много пережившие люди и испытавшие в своей жизни всю тщету известной затеи. На наших глазах старый, умный и многоопытный народ, давно переболевший одной из ужасных болезней человечества, теперь вновь заболевает ею. В нем вновь заговаривает жажда государственности и недоброе желание править и играть роль. Вновь хочется обзавестись всей бутафорией внешнего национализма, с ея войсками, знаменами и собственной формулой на заголовках приговоров суда". Толстой был убежден, что 10-миллионную "орду" не сдвинуть с обжитых мест, ибо "камень Иакова или тропинка Авраама – это такие далекие для духа вещи, которые не могут поднять народ и дать ему страннический посох в руки… Не земля, а книга сделалась его отечеством"109.
Критиковать Толстого не представляется возможным – на его глазах совершился Исход в "благодатную" Америку миллионов еврейских тружеников, но и посох Якова выводил десятки тысяч энтузиастов на тропу Авраама. Толстой, конечно, слышал об успехах еврейских земледельческих колоний в Палестине, но это, похоже, его не интересовало. Если из обширной переписки Толстого исключить письма официальные и письма родственникам, окажется, что евреи составляли значительный процент его корреспондентов. Это объясняется, во-первых, огромной популярностью писателя, а во-вторых, несомненным, на мой взгляд, грехом еврейства – склонностью к графомании. В обычный день 27 ноября 1909 г. из 33 полученных Толстым писем одиннадцать были от евреев110. Письма самые разные, нередко анекдотические: просили денег, совета, заступничества, спрашивали, как он относится к сионизму; случались письма философские или почти философские, посвященные мировым проблемам, и даже ругательные. Например, некий Моисей Дмитриевич Абольник в письме от 24 декабря 1909 г. осуждал графа за то, что он якобы наживает миллионы литературным трудом. (Такие письма – независимо от того, кто их писал, – Толстого, конечно, задевали111.) И. Теноромо писал, что Толстой искренне радовался, когда эмигрировавшие в Америку евреи возвращались на родину, "черную землю той самой России, которую они все-таки любят, несмотря на то, что желчные притеснители до потери совести и стыда стараются создать здесь из жизни евреев полуад…"112. Это явное преувеличение: из нескольких миллионов покинувших империю вернулись в лучшем случае десятки тысяч. Взгляды Толстого на сионизм, скорее всего, не менялись. Об этом свидетельствует, в частности, запись Маковицкого 25 декабря 1904 г.: "Утром был у Л.Н. еврей из Одессы интервьюировать его насчет сионизма и территориализма (переселения евреев в Уганду). Разговор был напряженный, серьезный и утомительный. Сионизм, оказывается, сильнее всего среди русских евреев. Территориализм симпатичнее Л.Н., чем сионизм, поддерживающий еврейскую исключительность и догматизм"113.
Однако вернемся к письмам. Приходили письма "хорошие" – именно так квалифицировал Лев Николаевич письмо ученика аптекаря, сына бедного портного М.М.
Фельдмана из Севастополя, усвоившего через Толстого христианство и отвергнувшего исповедуемый его родителями иудаизм. Приходили и "странные" письма. Например, присяжный поверенный и известный гроссмейстер Осип Самойлович Бернштейн просил позволить ему приехать в Ясную Поляну, чтобы сыграть с Львом Николаевичем в шахматы, – и получил отказ, а уж так хотелось не сразиться, конечно, – пообщаться… Толстой любил играть в шахматы. Его постоянными партнерами были Александр Борисович Гольденвейзер и Сергей Иванович Танеев – крупные музыканты, но слабые игроки. Толстой говорил: "Музыкант, играя, воображает, и в шахматной игре воображает, что будет". (Есть не лишенное чувства юмора замечание В. Г.
Черткова об игре Толстого в шахматы: "Вы очень по-христиански играете, раскрываете свои планы, даете советы114".) Толстой, кстати сказать, следил за Санкт-Петербургским турниром 1909 г. памяти Чигорина, о котором отозвался с явным одобрением: "Что-то отличаются русские наши. До чего может довести память и практика…"115. "Наши русские" – это один из победителей, чемпион России Акиба Кивелевич Рубинштейн и одержавшие победы над чемпионом мира Ласкером Осип Соломонович Бернштейн и Федор Иванович Дуз-Хотимирский…
Некий Н.П. Ниренштейн в письме от 12 апреля 1896 г. просил разрешения перевести на древнееврейский язык рассказ "Суратская кофейня". Разрешение было дано116.
Вероятно, очарованный знаменитой картиной И.Е. Репина "Толстой на пашне" (Л.О.
Пастернак тоже написал портрет Толстого под названием "Пахарь"), некий Лазарь Зелигович Фишман, глава торгового дома в Пружанах Гродненской губернии, выслал в подарок графу 100 (сто!) кос и набор для их точки. Косы были розданы яснополянским крестьянам; три косы до сих пор хранятся в музее писателя, одна вплоть до ухода Толстого из дома находилась в его кабинете.
Евреи-евангелисты из Новогеоргиевска Херсонской губернии спрашивали Толстого: "От кого надлежит принять крещение, не нарушая в то же время заветов Святого Слова?"117.
Какой ответ они получили, неизвестно, ибо отвечать на письмо Толстой поручил кому-то из близких (Татьяне Львовне?).
Случалось, писали Толстому и антисемиты. Толстой знал, как им отвечать.
Следующий пример характерен. Аноним из Сингапура призывал Толстого написать книгу, обличающую "жидов, которые вытягивают жилы из христиан". Л.Н. поручил Маковицкому ответить: "Жид в тебе". К сожалению, предусмотрительный сингапурец не указал своего адреса118.