— Что, не дошло? — донесся до него со стороны баррикады голос. Мужской, но, как ни странно, беззлобный. Даже чем-то приятный.
Чего не скажешь, про последовавший затем звук передергивания затвора.
— Не дергайся, если не хочешь пулю получить, — последовало за этим звуком предупреждение. — Аля, посвети-ка во-о-он туда. Чтоб лучше рассмотреть этого кадра.
— Аля?! — не веря своим ушам, воскликнул Леонид. Просто не смог удержать в себе этого возгласа. Винегрета из удивления, облегчения и… не совсем приятных подозрений.
Хотя последние мало что значили на фоне главного. Простого совпадения имен здесь быть не могло. А значит, по крайней мере, супруга его жива.
В следующее мгновение луч фонаря снова скользнул по Кудряшову — вжавшемуся в угол. Слепя его и заставляя закрывать лицо.
— Да не прячься! — раздался другой голос. Женский, звонкий, чуточку ироничный. Его Леонид не перепутал бы ни с каким другим.
А затем:
— Егор, можешь убрать ствол. Сразу почувствовала что-то знакомое, когда этот парень вскрикнул. Ну так вот… это свои, успокойся. Его я узнаю из тысячи… и не только по голосу. Да сам приглядись — узнаешь. Явился, наконец… муженек.
Пара свечек в маленьких баночках на кухонном столе подрагивали и медленно плавились, изнемогая в неравной борьбе со сгустившейся темнотой. Но пока выдерживали натиск.
В углу, на газовой плитке разогревался, побулькивая в кастрюле, поздний ужин для Леонида. Тот поначалу отнекивался — ел, мол, недавно. Да и чувствовалась некоторая абсурдность ситуации: он-то спешил родным на помощь. А теперь выходило, что спасают уже его. Пусть и от голода, но и это немало.
Однако Альбина была непреклонна. Когда же из кастрюли потянулся аппетитный аромат, наемник и вовсе капитулировал. Шутка ли — как позавтракал перед отбытием, так весь день почти ничего не ел. Не считая, конечно, сухого пайка, отбитого у мародеров вместе с «уазиком». Тут любой запах съестного, особенно горячего, покажется чарующим и манящим. А уж если его готовит родной человек…
Альбина… и никакая не Аля, между прочим. Жгучая брюнетка, которую временами принимали за цыганку. Сидя теперь за столом рядом с мужем, чуть освещенная лишь слабыми дрожащими огоньками свечей, она и вовсе казалась сказочной колдуньей, русалкой и демоницей, искушающей и соблазняющей благородных рыцарей, благочестивых монахов и забитых крестьян. Леонида Кудряшова вот покорила несколько лет назад.
Третий член семьи, Женечка, к тому времени уже спала. Маленькая принцесса с курчавыми как у матери, но рыжевато-каштановыми волосами — подарком смешанного брака — разумеется, встретила вернувшегося папу. И даже милостиво позволила немного потаскать себя на руках. Но эмоций особых, как заметил Леонид, возвращение отсутствовавшего пару месяцев родителя у нее не вызвало. Как не вызывало, похоже, и происходящее с городом.
Или, если угодно, милое дитя, успевшее привыкнуть ко всем прелестям жизни на осадном положении и не париться по этому поводу, тем более не придавало значения такому событию, как еще один человек в квартире. Терялось оно на общем фоне. Как говорится, кто в армии служил, тот в цирке не смеется.
С таким настроем со временем Женечка могла вырасти стойкой и неунывающей. Как оловянный солдатик или лягушка из сказки, попавшая в кувшин с молоком. Но с тем же успехом — бесчувственной и бесчеловечной, вроде врачей нацистской Германии.
Леонид любил дочь и потому предпочитал верить в хорошее. Но опыт — треклятый опыт человека, не раз видевшего смерть и нередко являвшегося ее причиной — с дьявольским хихиканьем нашептывал Кудряшову, что оснований для такой веры нет ни малейших.
Компанию за кухонным столом чете Кудряшовых составил тот самый тип, который давеча пальнул из окна в реквизированный Леонидом «уазик». Показавшийся на фоне свечного света, скудного и неверного, здоровяком-головорезом, облик этот человек имел на деле вполне безобидный. И даже вопиюще заурядный.
Высокий, но не очень. Широкий, телосложения крепкого, но рыхловат. Подстрижен коротко, но не на лысо. В очках — но такой аксессуар имелся у многих. А вот более примечательных черт лица, вроде усов или бороды, у него не имелось.
Леонид видел раньше этого мужика — смутно припоминал. Но кто он такой, не интересовался. И даже не знал по имени.
Так что познакомились они только сегодня, на лестничной площадке.
— Мельников, — представился очкарик, протягивая руку, пока Кудряшов переступал через баррикаду из шкафа.
Затем немного смущенно добавил:
— Егор.
И, наконец, не удержался от глупейшего и донельзя банального, на взгляд Леонида, вопроса:
— Что, кстати, в мире делается?
На ответ наемник не поскупился.
— В мире люди занимаются тем, что получается у них лучше всего, — были его слова, — а получается у них лишать друг друга жизни. Может, где-то они находят и более приятные занятия. Но в эту часть мира я не летал — там ведь не заработаешь… такому как я.
Мельников стушевался и больше с дежурными вопросами не лез.
Стоило, впрочем, отдать ему должное. Как оказалось, жил он в том же подъезде, только на четвертом этаже. И такое соседство пришлось Альбине и Женечке весьма кстати.
— А вы предусмотрительные, — сказал Леонид, успев отметить и пластиковые бидоны с водой, расставленные в прихожей и на лестничной площадке, и уж тем более газовую плитку.
— Это все Егор, — похвалила соседа Альбина, — поделился вот. Вся эта хрень где-то месяц назад случилась. По крайней мере, тот маразм с эвакуацией. Знаешь, как она проходила? Просто сообщили по радио… оно еще работало, чтоб явились на площадь или на автовокзал или на железнодорожный вокзал к определенному времени. Там, мол, транспорт будет ждать. А как добраться, не уточнили. Если по городу мертвяки бродят…
— Они не мертвые, — хором возразили Кудряшов и Мельников, а затем переглянулись: Леонид — с толикой удивления, Егор — с хитроватой усмешкой.
— Да я уж и сам устал это объяснять, — сказал затем сосед, — да все одно: «мертвяки, мертвяки».
— Думаю, правильнее называть их «зомби», — предложил Леонид.
— Ну вот, — продолжила Альбина, — нам особенно не повезло. Этих… зомби вокруг шаталось особенно много. Как будто во всем доме жильцы обратились… или даже в микрорайоне. Просто толпились — то во дворе, то на улице. Некоторые на площадке разгуливали. В дверь ломились, да я не пустила. И поняла — не пробиться. Даже если бы кое-кто раскошелился на машину. Хотя бы в кредит…
— С серой зарплатой, причем нестабильной? — Кудряшов вздохнул.
— Да не все ли равно, — примирительно молвила жена, — если даже от машины толку было бы немного. Не говоря о том, что до машины сперва добраться надо. А как доберешься, когда под дверью эта гнусь толчется.
— Не такая уж и гнусь, — с философским видом подал голос Мельников, — больные люди…