— Тогда какая суть в специализации-то? — папа, похоже, все еще не до конца врубается. Она тоже не сразу поняла, впрочем, так что осуждать его не собирается.
— Пап, профессиональный электрик починит розетку быстрее тебя, потому что он этому учился. Вот тут то же самое.
— У Сани сила проснулась, когда я голову разбил при падении, а она меня вылечила за пару секунд. Еще и кровью поделилась, — опять дополняет Ваня. — Так и поняли, что она целительница.
Об этом родители явно не знали: переводят с него на нее взгляд и обратно. Ну да, она же не рассказывала.
— Кровь делает все сильнее, — поясняет Саша. — Я тогда не знала, правда. На автомате все делала, сама не знаю как. Вообще не понимала, что делаю. Зато сработало.
Это для нее немного даже странно — разговаривать с родителями о магии. О том, что она ведьма. Несколько лет назад ведь они, узнав о ней это, предпочли оставить ее одну, решив, что так будет лучше и для нее, и для них. Боялись. Она их не винит — может, не будь у нее магии, она бы тоже боялась тех, у кого она есть. Другое даже не обидно, а просто грустно — почему они решили, что, раз у нее есть магия, она обратит ее против них? Что она хотя бы случайно им навредит? На этой самой кухне она сорвалась тогда — потом купила несколько новых чашек, взамен разбитых, и они даже посмеялись, — но она хорошо помнит, как осколки разбившейся возле мамы чашки разлетелись ровным полукругом, будто от мамы отразились. Даже в таком состоянии она не могла навредить тем, кто ей важен. Грустно, что их страх оказался сильнее их веры в нее, но что она может сделать? Что она может изменить? Не прошлое, уж точно. Настоящее и будущее разве что.
— Врачи что говорят насчет беременности? — переводит Саша тему на то, что ее интересует больше. Мама улыбается снова. У нее вообще лицо меняется каждый раз, когда разговор заходит о том комочке внутри нее, который станет отдельным человеком. Вот это, кажется Саше, магия самая настоящая — из двух клеток создать человека. Почти с нуля.
— Говорят, на данный момент все идет как надо. Ты что скажешь? Ты у нас лучше всякого УЗИ, как-никак.
— Скажу, что если никакие внешние факторы не вмешаются, эта беременность даже не особо напряжет организм. Ну, насколько я увидела, — она улыбается чуть сконфуженно, но глаза не прячет. Да и зачем бы ей? — Я, правда, все равно не пойму, мальчик это или девочка, но все равно там все вроде бы нормально.
— Если будет девочка, может быть ведьмой. Одна же уже есть, — Ваня ее за плечи обнимает, к себе притягивает, целует в висок. Она на него смотрит непонимающе. — Ну что? Помнишь же, сама мне говорила, это то, что зависит от обоих родителей, от отца в любом случае магический ген будет. Раз у тебя есть, значит, и у этого ребенка будет.
Когда до Саши доходит, она смеется так, что слезы на глазах выступают. Приходится Ване подвинуть ближе к ней чашку с водой, потому что, когда смех потихоньку начинает сходить на нет, начинается икота. Пить воду с частой икотой, отмечает она, то еще удовольствие.
— Вань, ты мой паспорт видел столько раз, — заявляет она, отсмеявшись, — там какое отчество проставлено?
— Николаевна, — он хмурится, будто пытается понять, к чему это она. Нет, ну не в его стиле так тупить, чего это он?
— А то, что папа Андрей, тебе ничего не говорит?
Глазами он хлопает так удивленно, что понятно сразу, что он об этом и не задумывался. Ну и ладно. Не в этом суть.
— Если все-таки будет ведьма, вы не забывайте, что у нее старшая сестра такая же, и научить многому может, — просит она в шутку. Знает, они и так не забудут. — Меня в ковене научили много чему. Не всему, конечно, но мне всего восемнадцать. Вся жизнь впереди.
— Вся жизнь, да, — отзывается эхом мама, улыбается так же тепло, как когда о будущем ребенке говорила. — Ты уже так много знаешь. Представить себе не могу, какой ты умницей будешь лет через десять.
Сашу эти слова почему-то трогают, проникают куда-то в глубину души. Ни разу больше чем за год с момента, когда она добровольно шагнула навстречу примирению с родителями она не слышала в свой адрес, что она умница, именно относительно магии. Они и о самой магии-то не говорили, на самом деле. Почему, спрашивает она себя — ответа не находит. Почему-то.
Когда Ваня засыпает уже на матрасе, лежащем на полу — с приоткрытым ртом, со свисающей с матраса рукой и торчащими из-под одеяла ступнями он выглядит мило и смешно — Саша через него осторожно переступает, к двери крадется, пытаясь не разбудить никого. Ей хочется воды. Впрочем, разбудить она могла только Ваню, это становится понятно, стоит открыть дверь и услышать тихие голоса из кухни. Свет там все еще горит, хотя на часах за полночь. Подслушивать нехорошо, но она все равно подходит тихо, замирает, прежде чем полуприкрытую дверь толкнуть.
— Ты ей предложи, — говорит папа негромко. — Мы сейчас можем себе позволить трешку вместо двушки. И ведьмы наверняка и в Питере есть. И в университет она сюда переведется без проблем.
— А если она не захочет, Андрюш? — мамин голос полон неуверенности. — Я-то хочу, но если она не захочет?
— Она большая девочка, Ян. Не захочет так не захочет. Ее право.
Дверь она все-таки толкает, и родители замолкают моментально, в ее сторону смотрят. Она улыбается неловко, мол, простите, что помешала.
— Вы чего не спите? — наверное, не стоит выдавать, что она слышала последние несколько реплик. Как-никак, она их подслушала. Некрасиво поступила.
— О тебе говорим. Не икала там? — папа подмигивает, как в детстве, улыбается широко. Искренне.
— Икала, конечно, — отвечает она в тон, воды себе наливает в чашку и пару глотков делает. — Вот, за водичкой пришла, так икала. Не поделитесь, о чем говорили?
Мама вдох делает глубокий, будто нырять собирается. Вот сейчас и выяснится, правильно ли она поняла то, что услышала с той стороны двери.
— Сашунь, ты бы не хотела вернуться в Питер?
Правильно, значит. Хотелось бы сказать, что этого стоило ожидать, да только стоило ли? Нет, она до последнего не знала все-таки, что такое будет. А вот всякое бывает.
— А вы не обидитесь, если я скажу, что нет?
Нет, на лицах родителей обиды нет, но и облегчения тоже. Это не может не радовать, хоть и неправильно, наверное, быть счастливой оттого, что что-то не радует их.
— У меня там уже друзья, и ковен, и учеба, — начинает она оправдываться, сама не знает, почему.
— И Ваня, — продолжает мама с улыбкой. Ну в принципе да, она права полностью. Только щеки почему-то краснеют. — Наше дело предложить, Сашунь. Ты только подумай хорошо. Не отвечай прямо сейчас.
— Мы по собственной глупости пропустили несколько лет твоей жизни, — добавляет и папа, и почему-то выглядит сейчас старше своего возраста лет на десять. Не как человек, который говорил бы о чем-то легком и простом для него. — И очень не хотим пропускать еще больше. Просто страх перед магией оказался сильнее, чем здравый смысл, и нам очень за это стыдно.
— Даже если все-таки решишь остаться в Москве, мы не обидимся, ты только нас из жизни не вычеркивай, — мама со стула встает, за плечи ее обнимает. Семь лет назад, когда она поняла, что родители ее добровольно оставляют чужим ей людям, ее почти воротило от таких вот прикосновений. Сейчас она понимает, почему они так поступили, и не обижена на них. Простила давно. Сейчас эти объятья — то, чего ей так долго не хватало, то, чего ей хочется и что ей даже нужно. Как она может родителей вычеркнуть из своей жизни? Как она может про них забыть? В конце концов, они все равно ее любят. И она их тоже. И у нее совсем скоро будет братик или сестричка, и она этого малыша тоже уже любит.
— Я вас люблю, — повторяет она свои мысли уже вслух. — Как могу я вас вычеркнуть? Только вы про меня тоже не забывайте, ладно? Я, конечно, все понимаю, новый член семьи скоро появится и все такое…
— Дурашка ты, Сашунь, — папа ее по лбу легонько щелкает, прежде чем их обеих обнять, к себе притягивая. — Мы многое потеряли, но больше не хотим. Ты наша девочка, и ты нам важна, будь у нас хоть один ребенок, хоть десять.