Ивенс поспешил войти и тотчас узнал императрицу, которая попросила у него приюта и ночлега.
Он обещал сделать все, чтобы обеспечить ей спокойствие и уверенность в безопасности; он тут же ухватился за одну счастливую мысль.
Из роскошного гардероба своей жены он достал платье, ботинки и шляпу и предложил императрице с помощью этих вещей восстановить хоть немного ее расстроенный туалет, пока он через своего слугу добудет наглухо закрытый экипаж, в котором они могли бы безопасно уехать. Затем он наметил им маршрут и позаботился дать знать по телеграфу на несколько станций, чтобы приготовить везде свежих лошадей.
План его был хорош и, казалось, должен был удаться. Железные дороги в подобных случаях не годятся. На станциях, платформах, при стечении народа, легко могли узнать императрицу, и тогда, конечно, всякое старание к дальнейшему побегу было бы безуспешно.
Приехала карета; императрица, госпожа Лебретон и Ивенс отправились в путь.
День клонился уже к вечеру, когда они покинули Париж, который положительно нельзя было узнать. Разумеется, никому и в голову не приходило, что императрица нашла себе убежище в крытой карете.
Проехали беспрепятственно и без остановки через Эвре, Бернэ и Лизье, до самой деревни Трувиль, лежащей близ Гавра. Ивенс потому выбрал именно эту местность, что, по его предположению, в больших городах могли уже начаться беспорядки, что осложнило бы передвижение императрицы.
В Трувиле он проводил обеих дам в гостиницу, а потом отправился на пристань хлопотать о переезде Евгении через пролив на английский берег.
У пристани стояло два корабля.
Ивенс обратился к капитану большого корабля с предложением за любую цену тотчас же совершить переезд на английский берег. Тот довольно небрежно отвечал, что не согласен на такой быстрый отъезд.
Тогда Ивенс обратился к владельцу меньшего корабля.
Но и тот, англичанин по имени Бургоин, уклонился от столь поспешного отъезда, и никакие мольбы и обещания не могли поколебать в нем этого решения.
Других кораблей не было, а время летело, и пламя революции могло охватить всю страну, так что через несколько часов нельзя уже будет надеяться на бегство.
Все эти мысли мелькнули в голове американца Ивенса, который хотел во что бы то ни стало спасти Евгению.
Наконец он решился на последнее средство: открыть англичанину Бургоин всю истину и просить его безотлагательным переездом содействовать ему. Конечно, это был отчаянный шаг, но зато он подействовал и удался как нельзя лучше.
Владелец корабля убедился в непреложной важности требуемого переезда и дал слово доставить обеих дам в Англию. Ивенс заплатил ему громадную сумму и тотчас же перевез Евгению и госпожу Лебретон на корабль.
Страшно холодный ветер дул с моря. Небо было покрыто тучами, волны становились все выше. Одним словом, это был один из тех осенних дней, которые заканчиваются бурей или проливным дождем.
Но переезд должен был совершиться.
Бургоин, капитан английского флота, встретил Евгению и ее спутницу с большой почтительностью. Но Евгения еще не доверяла ему вполне. Она утратила в последние дни всякую веру в людей.
Ивенс простился с императрицей и пожелал ей счастливого переезда. Затем он еще раз обратился к капитану с просьбой поспешить и позаботиться о вверенных ему особах.
Евгения благодарила американца, может быть, первый раз в жизни совершенно искренно, от чистого сердца.
Несчастья исправляют людей. И такие дни и часы, какие пережила Евгения, производят сильный переворот в душе. Они пробуждают в сердце много добрых чувств, которые долго были ему чужды; бедствия и испытания есть лучшее лекарство для подобных сердец.
Евгения села на корабль без всякого багажа; платье на ней было чужое; у нее не было даже гребня и щетки, не говоря уже о необходимой перемене свежего белья; короче, она бежала нищей, которая должна ежеминутно прибегать к людскому милосердию. Надменная императрица, украшенная обыкновенно золотом и шелками, неприступная Евгения, улыбка которой считалась лучом солнца, теперь была жалкой беглянкой, нищей.
Да, сила событий тяжелым гнетом обрушилась на ее голову. Покинутая мужем, лишенная всяких известии о своем ребенке, низвергнутая с трона – ей оставалось лишь одно воспоминание, один призрак прежней жизни и минувшего величия. С этим-то одним воспоминанием и сошла она с французского берега, трепеща от только что совершившегося погрома, сошла на простой английский корабль, которому обязана была вверить свою дальнейшую судьбу, лишь бы только избегнуть мщения собственного народа, подобно своему супругу Наполеону, который предпочел сдаться в плен, чем пасть от рук своих солдат.
Капитан Бургоин сообщил им, что намерен высадить их на острове Уайт. Императрица была на все согласна, она дошла до такого нравственного и физического изнурения, что не могла принять собственного решения.
Госпожа Лебретон старалась поддерживать в ней твердость и присутствие духа.
Море было неспокойно, когда маленький корабль оставил французский берег, в воздухе стояла холодная, пронизывающая насквозь мгла; корабль тронулся и занырял среди возрастающих волн.
Когда пристань Трувиль постепенно скрылась и стала наконец заметна в виде пятнышка, госпожа Лебретон опустилась на колени и принесла теплую молитву Творцу.
Теперь императрица была спасена.
Вечером корабль достиг небольшого острова Уайт и на его рейде бросил якорь.
Развенчанная императрица нашла себе убежище на берегу Англии. Растерянная, больная и измученная, вступила она в маленький городок, в котором ее подруга решилась на время устроить для нее резиденцию.
И Евгения должна была благодарить Бога за такую подругу, как госпожа Лебретон, сумевшую устроить для нее побег.
Спустя несколько дней, проведенных ею в городке, в тщетном ожидании каких-либо известий о сыне, ее беспокойство и отчаяние возросли до ужасных размеров. Она разослала телеграммы всюду, куда только могла разослать, и наконец императрица-изгнанница получает ответ, что «дитя Франции» точно так же, как и она, спасено чудесным образом и находится в Гастингсе.
В ту же минуту она оставляет остров Уайт и спешит через Портсмут в город Гастингс, у самого пролива Па-де-Кале, и там соединяется с дорогим сыном.
Из Гастингса императрица направляется со своим дорогим Люлю в Лондон, где у известных банкиров достает нужные для себя суммы денег. Между тем повсюду уже разносится слух, что изгнанная императрица с сыном находится здесь, в Англии; слух этот возбуждает всеобщее любопытство, которое наконец становится для нее в тягость, так что она была принуждена удалиться из Лондона. Евгения выбрала для своего пребывания уединенный замок Чизльгерст в шести милях от города, где и старалась по возможности приучить себя мириться с мучительной мыслью о потере царства и короны.
Счастливая звезда Евгении угасла.
XXX. ПАРИЖ
Там в Париже, где в былое время наслаждались и утопали в самых утонченных удовольствиях, вдруг узнали все ужасы голода. Исхудалые жители сидели скорчившись на углах улиц; лица со впалыми глазами виднелись из окон; хижины и дворцы были опустошены войной. Самые отвратительные животные считались лакомством, а хлеб манной небесной! Отец оставлял детей, мать с лицом страшно искаженным от голода прижимала младенца к иссохшей груди. Голод доводил мужчин и женщин до помешательства, до бреда, мальчики и девочки отыскивали в сточных трубах самые отвратительные остатки.
Похоронные процессии беспрестанно тянулись по улицам, гробовщики с трудом исполняли все заказы, кладбища были переполнены. Между тем голод со всеми своими ужасами и последствиями продолжал свирепствовать на улицах и внутри домов. Ужас смерти обезображивал бледные искривленные судорогами лица. Мучения были неописуемые.
Париж, суетный, гордый Париж, испытывал мучения голода. Огромный город разрушился под своей собственной тяжестью! Это была страшная перемена, ужасное наказание!