В военные годы в селах все острее ощущалась нехватка учителей. Молодых учителей, таких как Евней Букетов, отдел народного образования Октябрьского района каждый год направлял в разные школы, чтобы не сорвать там учебный процесс. В автобиографии Е. Букетова указано, что за четыре года войны после Ольгинки он работал учителем в неполных средних школах сел Соколовка, Двойники, Жалтыр и Горо-децк. В некоторых из них он исполнял обязанности заведующего учебной частью школы. Иногда ему приходилось вести уроки по географии, истории, физике и математике, иной раз по всем этим предметам подряд.
Каждое хозяйство в районе получало задание по заготовке пушнины. В колхозе «Красная планета» для этих целей держали двух охотников. С осени до весны их освобождали от всяких работ, только бы они сдали в заготконтору определенное количество шкурок. Одним из колхозных охотников был Арыстан Букетов.
В те годы вокруг села на многие километры простирался густой лес. В нем водились зайцы, корсаки, хорьки. Немало было и волков. С молодых лет пристрастившийся к охотничьему промыслу Арыстан обычно ставил силки на зайцев, на более крупных зверей — капканы. Ружья у него не было, так как иметь личное оружие запрещалось, бывшую у него двустволку конфисковала милиция. Незаменимого в погоне за зверем колхозного коня Тортобела[25] тоже забрали для нужд фронта. Но Арыстан, как и прежде, добывал зверя. Он выезжал на охоту на собственной кобыле, в сопровождении дворняги по кличке Алакус. Иногда он отправлялся вместе с напарником Иваном Колесниковым.
В начале декабря 1942 года снег шел подряд несколько суток, трещали морозы. Арыстан, не вытерпев долгого сидения дома, отправился в лес, который местные жители называли — Карашок. За несколько дней до этого пал колхозный бык, и тушу его закинули в яму на опушке леса, где был вырыт специальный скотомогильник. Арыстан тогда вырезал кусок мяса, прикрыл его соломой и там же поставил капкан на волков.
Теперь он решил проверить капкан. Долго пробирался к нему по глубокому снегу. Собака бежала впереди. Когда приблизились к месту, где лежала приманка, собака стала вертеться, беспокойно нюхать воздух и громко лаять. Арыстан, чувствуя добычу, подстегнул кобылу. Конечно, собака беспокоилась не зря: на месте, где лежал капкан, все было переворочено; на глубоком снегу отпечатались следы крупного зверя; но капкана не было, как будто его и не ставили… Матерый волк вырвал даже березовый кол, которым был закреплен капкан. С тяжелой ношей на железной цепи зверь не мог уйти далеко. И Арыстан, пришпорив кобылу, отправился вдогонку. По следам он преследовал волка почти три версты, наконец увидел хищника на краю березовой рощи. Верный пес, осмелев, пошел в атаку, но не на волка, а на цепь, которая волочилась за ним. Лязгнув зубами, волк чуть не вцепился в горло собаки…
Арыстан хотел подъехать на выручку своей дворняге, но кобыла заартачилась, не шла вперед, несмотря на понукания. Охотник привязал поводок к березе, скинул полушубок на землю и побежал к зверю, схватившемуся с собакой.
Хотя мороз час от часу крепчал, со лба его градом катился пот. Серый присел и жутко и протяжно завыл, как бы призывая своих сородичей на помощь. В этот момент Арыстан, резко вскрикнув: «Ах!», со всего размаху ударил зверя дубинкой по морде. Хищник упал замертво. Охотник ударил еще раз. Но похоже, второго удара и не нужно было. Зверь уже испустил дух.
Отдышавшись, Арыстан снял капкан, повесил его на сучок рядом росшего дерева. Вначале он подумал туда же повесить и волка, чтобы под вечер не таскаться с тяжелой ношей. Но с таким трудом добытого зверя оставлять в лесу не хотелось — не каждый день он попадается. Для любого охотника это завидный трофей. И Арыстан перетащил тушу волка туда, где оставил кобылу. Попытался переложить зверя на ее спину, но животное захрапело, встало на дыбы. «Ну, милая, не бойся, он же мертвый», — тщетно уговаривал ее охотник. Пришлось вытащить из дорожной сумки топорик, смастерить из ветвей березы волокушу. Погрузив на нее добычу, Арыстан привязал волокушу к седлу. Пока возился с ней, наступила ночь, в морозном небе ярко сверкали звезды. Когда он, наконец, сел в седло, почувствовал, что его трясет от холода, жуткий озноб сковывал тело. К полуночи впереди тускло засветились редкими огоньками избы, ветер донес лай собак. Арыстан еле добрался домой и, едва переступив порог, свалился со словами: «Ой, мне тяжело, байбише, помоги раздеться!». Он весь горел, грудь сжимало, дыхание стало прерывистым. Вызванная на следующий день фельдшерица, прослушав легкие, поставила диагноз: «Двухсторонняя пневмония», сделала укол, дала какие-то лекарства. Но с каждым днем состояние больного ухудшалось…
Высокая температура держалась на протяжении шести дней и ночей. Видимо, Арыстан почувствовал, что смерть стоит уже за плечами, и девятого числа того месяца, на заре он позвал к себе жену, взял ее руку, положил себе на грудь и еле слышным, слабым голосом сказал: «Единственная опора моя, Бальтай, я благодарен тебе и на том, и на этом свете. Ты подарила мне четырнадцать детей. Девять из них давно лежат в сырой земле, лишь пятеро — в твоих объятьях. Будь им ангелом-хранителем. Двигателем нынешней жизни является не имущество, не богатство, а лишь — знание, если надо, продай единственную нашу кобылу и даже корову, непременно дай доучиться Евнею. Если он получит хорошее образование, за собой потянет всех своих братьев. Запомни это и обещай мне, что так и сделаешь. Тогда я буду лежать в сырой земле спокойно. Прощай, моя милая, суженая Аллахом», — сказав это, перед восходом солнца он навсегда закрыл глаза.
Арыстану было всего пятьдесят семь лет. Едва появившись на свет, он начал борьбу за существование, пережив немало черных дней и горьких утрат, он одолел бедность, но никогда досыта не ел, волей и трудами победив очередную преграду, тут же натыкался на следующую. Неукротимая его душа не знала покоя, и потому раньше времени износившееся его сердце, не выдержав переутомления и простуды, перестало биться.
Все близкие родственники и знакомые, жившие в этом селе и его окрестностях, пришли проводить Арыстана, сына Бокета, в последний путь. Семья по мере возможностей справила поминки. Отвезли покойного на санях туда, где находилась родовая могила алыпка-шевцев, предали земле с подобающими почестями. Днем и ночью рыдали пятеро сыновей, старшему в марте следующего года должно было исполниться лишь восемнадцать лет; Камзабаю было четырнадцать, Жартасу — семь, Шабдану — пять лет, а самому младшему Еслямбеку — два годика… Бальтай же словно окаменела. Потеря мужа буквально подкосила ее. Старший сын ее, Евней, пишет в книге «Шесть писем другу»: «Я заметил, через месяц после смерти отца мешком повис на ней бархатный камзол-безрукавка, так ладно облегавший ее плотное тело… А ведь ей едва минуло сорок пять лет. В такую старушку превратилась… она в заботах, чтобы я и мои братья не выглядели оборванцами-сиротами…» Ясно, что у нее был сильный характер и, соответственно, воля. Тому свидетельство — отрывок стиха-плача, который мы приводили в начале этой главы. Свой ответ, скорее всего презрение к родственнику, выражавшему излишнюю жалость к детям покойного Арыстана, она выразила такой импровизацией: