Годы, когда Евней Арыстанулы учился в Алматы, были периодом духовного подъема, расцвета национальной культуры. Интеллигенция столицы зачитывалась первыми двумя книгами эпопеи «Путь Абая» Мухтара Ауэзова, уже удостоенного Сталинской премии, в Казахском театре оперы и балета имени Абая главные сольные роли исполняла знаменитая на весь Союз, дважды лауреат Сталинской премии Куляш Байсеитова, создавшая яркие реалистические образы в музыкальных драмах и операх «Кыз-Жибек», «Абай», «Чио-Чио-Сан» и других, кумиром зрителей был молодой певец этого театра Ермек Серкебаев. В столице существовало уже несколько театров: русско-казахские драматические (ныне им. М. Ауэзова и им. М. Лермонтова) и театр юного зрителя, Государственный театр оперы и балета им. Абая, филармония, национальный оркестр им. Курмангазы. В творческих коллективах трудились замечательные мастера, основоположники национального искусства, которые ныне составляют славу казахской театральной и музыкальной культуры.
…Неустроенность быта, недостаток питания, даже мизерные стипендии не мешали студентам алматинских вузов наслаждаться игрой чародеев искусства, быть в гуще культурной жизни города. Студенческая молодежь тех лет умела отдыхать и веселиться. Не побывать хотя бы один раз в месяц в театре, пропустить очередную премьеру драматического театра или постановку классической оперы — считалось позором. Домоседу сразу навешивался ярлык отсталого человека и скряги. Бывало, тот же профессор Аветисян начинал свою очередную лекцию по металлургии с вопроса: «А ну-ка, поднимите руки, кто вчера побывал на новой постановке оперного театра «Чио-Чио-Сан». Как Элла Епонешникова замечательно пела арию мадам Баттерфляй. Изумительно!..» Если никто не поднимал руку, Хоеров Курганович огорчался по-настоящему: «Очень жаль, молодые люди, что вы любите лишний час поспать, я не учел вашу лень, извините уж!» Подобные вопросы задавал не только профессор Аветисян, но и другие преподаватели КазГМИ (среди нас, студентов 1953–1958 учебных годов, ходил слух о том, что как-то член государственной экзаменационной комиссии срезал одного дипломника вопросом: «Сколько раз за пять лет учебы вы побывали в театре, какие спектакли смотрели за студенческие годы?»).
И вот у нашего героя повествования начали проявляться странные пристрастия: он не пропускал ни одного литературного вечера, что проходили в аудиториях Казахского педагогического института имени Абая, находившегося на той же улице, что и КазГМИ. В КазПИ встречи с поэтами и писателями стали традицией. К тому же в этом институте учились земляки Евнея, а потом он заимел там близких друзей. На первых порах был внимательным слушателем, но, заражаясь происходящим, стал задавать каверзные вопросы, после чего вспыхивали горячие споры.
В своих воспоминаниях о Сабите Муканове под названием «Он писал просто и доступно, а говорил всегда легендами», опубликованных впоследствии в избранных произведениях, Е. А. Букетов пишет: «Весна 1946 года. Нам удалось выследить, где будет выступать Сабе, чтобы хоть один раз увидеть, услышать его. Узнав, что состоится встреча с ним в республиканской центральной библиотеке имени А. С. Пушкина, мы с Кажикумаром Куандыковым, впоследствии ставшим известным искусствоведом и критиком, пришли сюда заранее и расположились ближе к трибуне. Сабе больше двух часов увлеченно говорил о становлении казахской литературы, о своем творчестве, отвечал на многочисленные вопросы и даже не забывал развлечь слушателей своими шутками. Кажикумар задал вопрос: «Сабит-ага! Скажите, как вы думаете, читатели больше читают ваше первое произведение «Загадочное знамя» или написанное Вами позже «Сырдарью’?» Кажикумар вообще любил задавать всем такие коварные вопросы. Сабит-ага, немного замешкавшись, ответил: «Эй, балашка[28], на этот вопрос сам должен дать ответ. Честно говоря, я сам больше люблю «Загадочное знамя»… В старину старики больше любили самого младшего, родившегося от токал[29], в отличие от тех стариков я больше люблю своего первенца…»
Частые посещения литературных вечеров, встречи с известными деятелями литературы и искусства расширяли взгляды молодых на мир, природу, окружающую действительность, помогали общему развитию. Романом одного из признанных корифеев казахской литературы Сабита Муканова «Загадочное знамя» Евней зачитывался еще в школьные годы. С юношеско-романтической увлеченностью когда-то пытался перевести его на русский язык, тем более родные места знаменитого писателя находились недалеко от их аула Алыпкаш. Об этом же Евней Арыстанулы пишет в своих воспоминаниях: «Осенью 1946 года мой друг Турсун Уалиханов, приехав в Алматы, пришел ко мне в общежитие. Поздоровавшись, он сказал: «Одевайся поприличнее, мы с тобой пойдем домой к Сабит-ага». Отец Турсуна — Идирис (сын родного брата Шокана, Макы Уалиханова) был приятелем с писателем, они жили когда-то в одном доме, были добрыми соседями. Поэтому отец поручил Турсуну: «Не возвращайся домой, не увидевшись с почтенным писателем». Сабит-ага в то время жил по улице Артиллерийской (ныне Курмангазы). Пришли. Было вечернее время, хозяин, усадив нас в своем рабочем кабинете, начал говорить: «Е, балашки, живы-здоровы? Откуда вы, не узнал я вас?» — и тут же в доме погас свет… Для нас зажгли свечи, и мы продолжили разговор…»
Увлечение театром для восприимчивого, все схватывающего на лету джигита не прошло даром. Он не просто с восторгом созерцал и запоминал все происходящее на сцене, но как-то особенно наслаждался мастерством исполнителей, слушая их с упоением, отдыхал от ежедневных забот. Ему в театре было весело и радостно, Евней не пропускал выступлений своих любимых артистов — корифеев казахского искусства: Куляш Байсеитову он вообще обожал, голос ее был неподражаем, божествен. Бедный студент КазГМИ всякий раз после посещения оперного театра возвращался в общежитие воодушевленным. Когда в «академтеатре», так назывался Казахский драматический театр в то время, он видел игру таких мастеров сцены, как Калибек Куанышбаев, Серке Кожамкулов, Елубай Умирзаков, Камал Кармысов, Хадиша Букеева, Шакен Айманов, и других, сердце его билось в восторге, чувства переполняли грудь, и, казалось, будто сказочная сила поднимала его ввысь на крыльях мечты и песни. В те годы в этом театре была замечательная традиция: в осенние месяцы в течение трех-четырех дней давались спектакли по пьесе В. Шекспира «Укрощение строптивой» на казахском языке, в прекрасном переводе Мухтара Ауэзова. Роль жениха Петручо играл Шакен Айманов, строптивой красавицы Катарины — Хадиша Букеева. В сценах этого спектакля в ответ на капризы Катарины: «А что на шлеме — петушиный гребень?» Петручо дает ей такую отповедь: «Ни за кого другого ты не выйдешь. Рожден я, чтобы укротить тебя. И сделать кошку дикую — котенком, обычной милою, домашней киской… Так велит твой отец. Отказывать — не вздумай! Я должен мужем быть твоим — и буду!..» Разве можно забыть этот монолог, произносимый пылким, страстным голосом с грозным выражением лица бесподобного Шакена Айманова и не менее зажигательную, интригующую игру Хадишы Букеевой, истинной красавицы в жизни и на сцене?! Нет, конечно, и вполне объяснимо, почему алматинские театралы ходили на эти спектакли по многу раз. В том числе — Евней Букетов, за компанию тянувший за собой и своих сверстников. Это зрелище никого не оставляло равнодушным. А тех, кто приехал в столицу Казахстана за знаниями, после обыденной и скучной аульной жизни, эти спектакли поражали необыкновенной гармонией, фантастической красотой, поэзией чувств, торжеством и трагедиями любви.
Абдильда ТАЖИБАЕВ, народный поэт Казахстана.
Из книги «Воспоминания»: