В конце декабря 1949 года, после возвращения Евнея с Урала с готовым для защиты дипломным проектом, они, взявшись за руки, направились к дому Нуртаса Дандыбайулы, где проживала Зубайра, чтобы просить его благословения на будущую совместную жизнь. Дядя девушки хорошо знал национальные обычаи, обряды венчания, но как глава правительства строго придерживался советских установок по семейным делам. Нуреке одобрил союз молодых и, обняв их, сказал: «Поживите, дорогие мои, у нас, пока не закончите учебу, а когда завершите учебу — пожалуйста, не задержу ни одного дня… Как получите свидетельство о браке — сразу же к нам, будем готовить комнату Зубайры — для вас, молодых…»
Евней, видимо, не ожидал такого радушного приема, к тому же он не хотел жить в апартаментах правительственного дома, где все подчинено строгим правилам «чиновничьего этикета». Он по-прежнему был аульным парнем с психологией и разными замашками — все делать по-своему разумению. Очевидно, кислое лицо будущего зятя выдало его внутренний протест.
— Джигит мой, я же тебе не сказал, чтобы ты постоянно жил у нас, как «кушик куйеу»[32], раз ты пришел просить руки моей любимой племянницы, ставшей мне как бы родной дочерью, естественно, я и к тебе так же отношусь, как к своему сыну. Я уже посвящен в бедное положение твоей матери и братьев… Сам подумай, как я отпущу Зубайру в общежитие горного института, где в каждой комнате живут по 10–20 человек, там так тесно, что яблоку негде упасть… — сказал Нуртас Дандыбайулы.
Пришлось без возражений принять предложение старшего. Когда до наступления 1950 года оставались считаные дни, Зубайра и Евней стали обживать выделенную для них комнату в обширной квартире, специально оборудованной для председателя Казсовнар-кома (этот дом сохранился по сей день, он находится на пересечении улиц Курмангазы и Фурманова). В тот же день началась их семейная жизнь, которая продлилась около тридцати лет. У молодых не было возможности устроить с размахом шумную свадьбу, так как оба жили на студенческие стипендии. Их покровитель Нуреке, подчиняясь партийной дисциплине, не стал устраивать для них большое веселье с приглашением сотен людей. Но, соблюдая обычаи предков, позвал родных и близких друзей к домашнему дастархану, угостив всех как следует, все они пожелали молодым счастья и успехов в жизни.
Из письма Камзабая Арыстанулы автору этой книги:
«Когда пришло известие о женитьбе Евнея, мать сказала: «Поезжай, ближе познакомься со своей снохой». Поэтому в середине июня 1950 года я отправился в Алма-Ату. В это время они уже жили отдельно, им выделили одну комнату в многоквартирном доме… Сноха мне понравилась: простая, вежливая, немногословная, заметно было, что она получила в семье приличное воспитание. Она обрадовалась, что я специально приехал, тепло встретила. Когда поживешь не один день, а дней десять в одной комнате, любого человека можно узнать поближе и определить его характер. Я в душе благодарил Всевышнего за то, что он нам послал такую воспитанную и милую сноху, как Зубайра. Я ведь вырос в семье, которая состояла только из мальчиков, а они, в том числе и я, по характеру были не ангелами, но она, наша сноха, находила общий язык со всеми нами. Это был подарок Бога нам, всем Букетовым. Что я не ошибся в своем предположении, показала жизнь…
Однажды Зубайра Дуйсеновна повела меня в дом своего дяди. Я, конечно, сам никогда бы не пошел в квартиру человека с таким высоким положением, но мне передали, что Нуреке распорядился так, чтобы меня пригласили в его дом. По обычаю казахов нужно угостить приехавшего издалека человека, а я, хотя молодой еще, но для них как-никак был сватом. Пришли. Я никогда не думал, что люди могут так роскошно жить. Выросший в бедной землянке, я как будто попал в царские хоромы, о которых рассказывалось в сказках… Я вначале растерялся. Там было много обставленных мебелью и коврами комнат. Помню только, что долго сидели в одной из больших комнат и смотрели кино, а какой фильм показывали — в памяти стерлось».
Евней знал, что материальное положение аспирантов не так уж отличается от студенческого. «Знал, что существуют так называемые аспиранты, люди, как шутили студенты, постоянно ищущие и домогающиеся. Видел двоих из них в нашем институте, — писал он в книге «Шесть писем другу». — Внизу, в нашем полуподвале, в тесной комнате под кабинетом Владимира Фридриховича возились с тиглями, что-то плавили. Говорили, что они — аспиранты. Особой зависти к этим людям не испытывал, потому что о сногсшибательных достижениях, мировых открытиях того или иного аспиранта в науке мы не слышали…»
Теперь по воле судьбы Евней сам оказался одним из тех аспирантов, на которых смотрел, как на бедных сирот, обделенных жизнью, лишенных земных, будничных радостей. В этом он винил своего профессора, увлекшего его своим красноречием на научную стезю, убедив, что он будет первопроходцем, пионером казахстанской науки в области редких металлов, пойдет непроторенными путями. Какое заблуждение, какие иллюзии, какая непоправимая, мальчишеская глупость — поверить в это! Главное — досадно, до слез обидно, что друзья, которые учились вместе, уже работают на производстве — в Балхаше, Усть-Каменогорске, некоторые обосновались в Чимкенте. Все они преуспевают, получают солидные оклады, премиальные, семейным сразу дали квартиры, щедро оплатили подъемные. Ведь в те годы цветная металлургия бурно развивалась. И на инженеров был большой спрос. А он сидит в полуподвальном помещении лаборатории, куда даже не проникает солнечный свет и свежий воздух. Подобно алхимику, пытающемуся превратить все металлы подряд в золото, с утра до позднего вечера колдует над приборами, ретортами, стеклянными колбами, тиглями. Хорошо, что не один, рядом с ним — пожилая лаборантка Варвара Кондратьевна, она ему помогает ставить опыты. Стипендия аспиранта — восемьдесят рублей, но за нее надо париться здесь сутками, чтобы оправдать эту «дармовую» государственную поддержку. И так целых три года…
Но того человека, который его уговорил остаться в аспирантуре, в Алматы уже не было. Профессора В. В. Стендера неожиданно пригласили в один из крупных институтов Украины, когда Евней заканчивал четвертый курс. Там он возглавил кафедру, где готовились специалисты по редким металлам, хотя и здесь занимался тем же, а ведь Казахстан несравнимо богаче этими сырьевыми ресурсами, как он сам с пафосом провозглашал в своих лекциях. Тем не менее профессор В. В. Стендер, не только преподававший в КазГМИ, но и заведовавший специальной лабораторией в Институте металлургии и обогащения АН Казахской ССР, по приказу какого-то высокопоставленного чиновника из Москвы внезапно уехал…
Осенью 1949 года заведующим кафедрой легких и редких металлов был назначен Виктор Дмитриевич Пономарев. В то время ему было сорок лет. Он родился в Оренбурге. Окончив среднюю школу, поступил в Свердловский (ныне городу возвращено прежнее название — Екатеринбург) горно-металлургический институт. Здесь, на Урале, еще при Петре Первом зачинатель горного дела в России тульский кузнец и оружейник Демидов заложил первые чугунно-литейные заводы. На протяжении веков Урал был опорой державы — «броней» Российской империи и Советского Союза в годы Великой Отечественной войны. Славился этот край золотом и медью, самоцветами, а еще непревзойденными мастерами чугунного литья. Перед Отечественной войной Пономарев закончил аспирантуру и защитил кандидатскую диссертацию. В 1939 году Наркомат цветной металлургии СССР направил его в Алматы старшим преподавателем КазГМИ. В тридцать девять лет он стал доктором технических наук. Уже в 1948 году ему было присвоено звание профессора. Наряду с преподавательской деятельностью в КазГМИ он руководил в академических институтах исследовательскими лабораториями, был заместителем директора по научной работе Института металлургии и обогащения АН КазССР. Скончался В. Д. Пономарев в 1968 году. «…Его исследования сложных пиро- и гидрометаллургических процессов являются основополагающими. Равно как исследования, связанные с многокомпонентными химическими системами, высокими температурами и давлениями, с влиянием различных типов энергий на механизм и кинетику химических реакций. Необходимо заметить, что наиболее важные аспекты его исследований — это шаг в третье тысячелетие, это уже элементы химии надмолекулярных структур, химии XXI века…» — говорилось в статье, опубликованной в 1999 году в академическом вестнике и посвященной 90-летию со дня его рождения.
32
Дословно: «приемный зять», в подтексте содержится оскорбительная интонация, так как казахское общество с давних времен строго осуждало, когда жених поселялся в доме невесты. Смысл осуждения: любой мужчина должен иметь свой очаг…