К тому времени семья Арыстана жила в райцентре в селе Марьевка, где Камзабай работал. Погостив у матери неделю, молодожены поехали к брату отца — Маутаю в Баганаты. Девяностотрехлетняя бабушка Кенжетай в начале года скончалась, пережив мужа на пятьдесят лет.
Зубайра понравилась всем, даже крайне щепетильным аульным старушкам: ее лицо светилось добротой, лучистый взгляд карих глаз, румяные щеки — все дышало свежестью юности. Она была всегда предупредительна и учтива, в присутствии старших не садилась, пока сами взрослые кивком головы не разрешали ей сесть; ко всем старшим обращалась со словами «ага», «ата», «апа», а младших Букетовых называла ласкательными именами.
Все родственники, жившие в ауле Баганаты, по обычаю должны были показать молодой снохе свой дом, поэтому молодоженов ежедневно звали в гости. Светски воспитанная сноха и в гостях вела себя безукоризненно, так что никто не смог ее ни в чем упрекнуть.
— Как жаль, что не дожил бедный Арыстан до этих дней! — вздыхали родственники. — Его заветной мечтой было породниться с хорошим человеком и увидеть в своем доме вот такую милую и благонравную невестку; а он, человек от роду мудрый, видимо, сердцем чувствовал появление этого доброго создания… Молодец наш Евнейжан, как две капли воды похож на своего покойного отца и ростом, и лицом, и здравым умом. Корень от корня знаменитого Алыпкаша-батыра. Ни в Алматы, ни в Кызылжаре он не стал искать себе спутницу жизни, аж из далекой Москау вызвал ее к себе!.. Эх, поехать бы нам, троим-четверым старикам, к почтенному Нуреке, который вырастил для нас такой степной цветок, такую невестку-красу, сесть у него на самом почетном месте, посреди дорогого персидского ковра, лежащего на блестящем, как зеркало, полу. Погостить бы дней десять, чтобы все знали и видели, что мы — для него сваты. Не церемонясь, иногда поднимать край дорогого ковра, чтобы выплюнуть остатки насыбая… Этот безалаберный Камзабай, когда его позвал государственный человек к себе в гости, не смог в многолюдной Алматы найти ни одного достойного аксакала из нашего рода, прихватил бы с собой хотя бы пару таких, вроде нас, стариков и айда на дастархан… Почтенный Нуртас, сын Дандибая — большой чин в республике, у него дома бесплатно показывают кино, какое хочешь, а нас принял бы достойно. Что возьмешь с бедного парнишки Камзабая, молодо-зелено… Ах, жаль!..
— Ау, тяжелый женский труд всегда вознаграждается Аллахом, ведь бедняжка Бальтай всю жизнь маялась, чтобы вывести в люди своих пятерых сирот. Помяните мои слова: ее сноха будет опорой всем ее сыновьям, чует мое сердце, — рассуждал другой родич, восхваляя Зубайру.
То лето для Букетовского рода, а он насчитывал в Октябрьском районе уже более десяти шаныраков, было необычно радостным, почти праздничным. «В ауле жизнь стала веселее, чем раньше. Проблемы насущного были почти решены, и люди теперь были полны дум о многом таком, что возвысило бы их завтрашнее над сегодняшним. И у нас в семье наступило время достатка. Младший брат повзрослел, стал серьезным джигитом, и все младшие братишки неплохо учились и их условия жизни тоже начали нормализовываться…» — писал автор «Шести писем другу».
Когда наступила пора сенокоса, у Евнея раззуделось плечо: он захотел, как в юности, выйти в степь с острой, сверкающей в утренней росистой траве косой. Дядя Ибрай запряг свою кобылу с жеребенком, и вдвоем с Евнеем они отправились в пойму реки, где стояли высокие травы.
Евней БУКЕТОВ. «Шесть писем другу»:
«…Старая отцовская коса! Она сточилась настолько, что стала узенькой. Я не могу ее заменить новой, я привык к ней, удобной для моих рук рукоятке, к ее звуку, становящемуся звонче. Прерывистый звон от соприкосновения бруска с косой приятно раздается в ушах и возбуждает меня. Кошу, размахивая картинно косой, и со спокойным достоинством, как бывалый косарь, но это мне дается с трудом, сердце бьется часто и тяжело, дышу, как будто не хватает воздуха. Пришлось раздеться, снять рубашку, потом и майку. Чувствую, что надо сделать передышку, но стыдно перед дядей, потому что кошу-то всего минут десять-пятнадцать. Иду на хитрость: точу косу, хотя она еще не успела затупиться. Хитрость эту дядя легко улавливает, но делает вид, что не замечает моего состояния. Пока выкосил поляну вокруг шалаша, с меня сошло три пота.
— Располнел ты, галчонок мой, в нашем роду таких не было. Придется делать тебе выстойку — тац асу[34], — сказал дядя Ибрай и с жалостью посмотрел на меня.
…Что такое хороший сон? Это когда утомленный человек добирается до желанной лежанки и, бездумно, быстро и легко окунувшись в небытие, тут же, через мгновение раскрывает глаза, обнаруживая, как стало необыкновенно ясно в голове, как упругая бодрость овладела телом, как улетучились всякие сомнения в счастливом целесообразном предназначении жизни. А потом выясняется, что это мгновение растянулось не менее чем на треть суток, восемь-девять часов проспал человек на одном боку, не шелохнувшись, что не только не было каких-либо перерывов во сне, но и не было никаких сновидений. Такой сон может быть только в селе, в поле, на сенокосе.
Подходила к концу третья неделя моей жизни на сенокосе. Приятное разнообразие внесли выезды в аул по воскресным дням, рыбалка, беседы с наезжавшими ко мне товарищами, купания. А потом произошло следующее. Купался я однажды в Старице, испытывая то особое наслаждение, которое, наверное, знакомо лишь человеку, всхрапнувшему часок-другой после напряженного трудового утра, спрятавшись от полуденной жары в прохладном шалаше, и затем тут же попавшему в бодрящие объятия мягкой, прохладной воды. Помню, как плавал, и, осторожно вынырнув из воды, с улыбкой стал считать круги, расходящиеся от меня. И вдруг именно в этот момент… водяные круги «превратились» в химические уравнения и формулы, и с этого мгновения они не покидали меня, возвращаясь все чаще и чаще. Меня поразила ясность, установившаяся в голове и позволяющая мне здесь, на лугах, без помощи книг, к которым прибегал там, дома и на работе, без помощи товарищей, с которыми обсуждал свои научные злоключения, легко анализировать все, что мною сделано, и с уверенностью находить те пункты, где допустил ошибку и сделал лишнее и ненужное вместо того, чтобы делать совершенно другое, нужное и необходимое. Как это проверить? И вот с этого дня я потерял всякий интерес к сену и ко всей жизни на сенокосе, которой до сих пор с упоением наслаждался.
Словом, дней через десять после памятного купания, когда меня внезапно обступила моя химия, я оказался в своем полуподвале…»
Идея, которая пришла ему в голову на поле во время сна, потребовала шести месяцев непрерывных опытов и дала ему возможность успешно завершить задуманное. Это, конечно, было только начало большого, фундаментального исследования по теме диссертации. Чтобы довести его до победного конца, аспиранту понадобился еще год. Он считал, что ему невероятно повезло. Другие, потратив на бесплодные поиски десяток лет, отказывались от научной деятельности. Порой и Евней готов был забросить эту осточертевшую аспирантуру и пойти на производство. Что скрывать — бывали минуты малодушия и отчаяния. Все же он выстоял, не сломался, проявив упрямый Букетовский характер и рассудив, что все равно верблюду не убежать от вьюка…
«Эти два года мне ныне вспоминаются, как годы наиболее интенсивного обогащения знаниями, как годы сиюминутных радостей от результатов научного труда», — отмечал Евней Арыстанулы в своей автобиографической книге. — …К концу третьего года обучения в аспирантуре мой шеф, суммируя полученные научные данные, нашел, что пора поставить точку и оформлять диссертационную работу… Но, если признаться честно, я был не очень доволен результатами своего труда. Я знал, что мною изучены основы совершенно нового принципа извлечения металла из сырья, но этот принцип по всем данным не был таков, чтобы говорить об его неоспоримом преимуществе перед существующими…»
34
Набравшую вес лошадь после небольшого бега несколько дней подряд выдерживают на приколе, чтобы подготовить для большого похода или бега.