Что поделаешь, автору документального произведения надо знать и такие сугубо интимные стороны жизни своего героя. Иначе не получится правдивая книга о нем. Советская идеология заставляла авторов обходить их стороной. Потому и создавались стандартные, однобокие образы идеальных и во всем «правильных» людей, что вовсе не соответствовало действительности. Зарубежные литераторы отвергли этот метод так называемого «социалистического реализма» — создания мнимых, ходульных героев, наоборот, показывают человека без прикрас, таким, какой он есть со всеми его слабостями, потому что в жизни нет человека без грехов и недостатков. «Почему же не поучиться, скажем, у известного французского мастера биографического жанра — Андре Моруа, создавшего такие шедевры, как, скажем, «Жизнь Александра Флеминга» и другие?» — думал я, решившись писать биографию своего героя.
Итак, в беседе с Алмой Битеевой я выяснил, что она родилась в 1935 году в семье Бекжана Битеева, у него было восемь детей (четыре девочки, четыре мальчика). Окончив русскую школу, она поступила в КазГУ на русское отделение филологического факультета. Глава семьи Бекжан-аксакал имел среднее образование. До 1940 года он закончил какой-то техникум, благодаря этому в годы войны перебрался в Алматы, работал управляющим республиканской конторы по сбору утильсырья. Должно быть, своим практическим умом он хорошо усвоил житейскую истину, что успех детей в жизни зависит от образования. Потому Бекжан все свои силы направил на то, чтобы все дети закончили вузы. Но, к сожалению, он не увидел плодов своей мечты, умер в 1960-е годы, и тяготы обучения младших детей легли на плечи его энергичной супруги…
— Евней в студенческие годы часто приходил к нам домой, я тогда была ученицей младших классов и еще ходила с длинной косой и белым бантиком… — с улыбкой вспоминала Алма Бекжанкызы. — А приходил он к нам потому, что мы с ним из одного племени — даже из одной подгруппы рода атыгай. Его предки жили в Северном Казахстане, а наши — в бывшем Кокшетауском уезде… Отец наш был замечательным рассказчиком, прекрасно знал родословную-шежире своего рода. Кроме того, он высоко ценил родственные отношения, считал всех атыгайцев своими близкими. Словом, они с Евнеем друг друга уважали… Однажды, когда Евней пришел, отца дома не было, ему пришлось долго ждать. Мне это надоело, и когда отец вернулся с работы, я, стремглав выбежав к нему навстречу, выплеснула накопившееся во мне недовольство: «Этот длинный, как жердь, парень, твой родственник целый день ждет тебя», на что отец мне выговорил сердито: «Нельзя так говорить, доченька, когда джигит удался ростом — это очень хорошая примета: во-первых, это признак благородства! Во-вторых, он — из рода богатырей, предки у него — одни батыры…» Почему-то эти слова отца запали мне в память. Откуда я могла знать, что выйду замуж за него, которого высмеивала за высокий рост…
Судьба распорядилась именно так: когда Алма повзрослела, они снова встретились. Этому благоприятствовали некоторые обстоятельства: Евней Арыстанулы часто навещал своего друга, драматурга Калтая Мухамеджанова; их тянуло друг к другу, у них был общий интерес — они обожали театр, к тому же Евней в те годы стал грозным для драматургов критиком; и, конечно, начинающему драматургу он представлялся этаким мэтром. Долго ходивший в холостяках Калтай женился на красавице Фариде, а она была старшей дочерью Бекжана Битеева. И однажды холостяк Евней в квартире друга встретил повзрослевшую, похорошевшую, стройную девушку, она училась на последнем курсе университета. Это была та самая озорная девчонка, школьница Алма, когда-то бегавшая в доме Бекжана-аксакала, с длинными, почти до пят косами. В душе джигита что-то перевернулось, поднялась буря непонятных эмоций. Ему показалось, что он, наконец-то, встретил ту Карагоз, давно потерянную, Лишившись дара речи, он стоял как вкопанный. Девушка ушла в другую комнату, а Евней все глядел ей вслед. Он уже понял, что влюбился в нее с первого взгляда. Сердечная тоска его продолжалась довольно долго. Подойти к ней, пригласить куда-нибудь, не говоря уж о танцах, на вечер отдыха, хотя бы на новую постановку театра, он не решался. Порывы сердца сдерживала разница в возрасте. Хорошо, если примет она приглашение, а если скажет: «Нет, что вы, с каким намерением приглашаете?..», что делать тогда?..
Любовные страдания друга заметил Калтай и однажды не то всерьез, не то в шутку сказал:
— Эй, холостяк, моя балдызка[35] уже заканчивает КазГУ, считай, что через пару месяцев ты ее потеряешь навсегда, ей уже за двадцать… Если заплатишь мне хороший калым[36] — посодействую в твою пользу, как-никак я — ее родной зять, и Алма будет твоя.
Намеки Калтая были услышаны. Евней стал действовать смелее, и Алма не отвергла ухаживаний ученого джигита (разница в возрасте была всего десять лет), в конце лета они справили свадьбу.
Свадьба — всегда веселье, но оно быстро проходит, как весеннее половодье. А вся будничная жизнь, как говорится, впереди. В следующем, 1959 году, 26 июля в шаныраке Евнея впервые раздалось детское «уа-уа». Евней стал отцом, тогда ему исполнилось тридцать четыре года. Младенец огласил своим громким криком огромную квартиру (в это время Букетовы, покинув студенческое общежитие, получили четырехкомнатную квартиру в центре города). Счастливый отец, приоткрыв завернутую в одеяло дочь, долго всматривался в лицо крошки, потом удовлетворенно сказал: «Ух ты, уже качает свои права, как бы заявляя, вы меня узнаете? Истинная красавица! Мать наша правильно назвала ее: имя звучное и громкое — Акелу[37], только Акелу, не иначе!..» А потом, балуя малышку, нежно звал ее — Аканай, с вариациями Акантай, чаще всего — Акакок. Последнее обращение, по словам Алмы Бекжанкызы, окончательно закрепилось за нею, отец в последние годы постоянно величал ее именно так.
В беседе с Алмой Бекжанкызы я поинтересовался: «А как вас звал супруг? Наверное, Алмажан? Или называл другим ласкательным именем?»
— О нет, хотя и любил страстно, никогда открыто не показывал свои чувства, в этом он был скуповат.
Меня он называл Алмабай, видимо, чтобы сочеталось с созвучным, ласкательным именем дочери — Аканай. Вообще, он был очень строг, требователен. Мне объясняли, что так его воспитала бабушка, он ведь с малых лет верховодил в своем доме. Покойная свекровь моя, Бальтай, была умной женщиной, она меня сразу предупредила, чтобы я ему ни в чем не перечила, что весь мужской род Букетовых привык командовать женщинами. Она говорила, что от этого вреда не будет, и, если хочешь добиться чего-то от него, можно всегда это получить лаской и умом… Я молодая была, в те годы не очень слушалась старших, повидавших жизнь. Сейчас я думаю, что свекровь моя была во многом права…
В «Шести письмах другу» в ироническом тоне говорится: «Переход в положение хорошо зарабатывающего научного работника, преподавателя высшего учебного заведения (каковым стал сразу же после защиты диссертации) очень тешил мое самолюбие, и, как я уже писал тебе, в определенный период я был очень доволен собой…»
К счастью, этот период благодушия и самодовольства продолжался недолго.
Пытливый ум Букетова постоянно жаждал новых впечатлений, достижений, открытий, и он снова окунулся в науку. Теперь его целиком захватила идея внедрения в производство более эффективной технологии выплавки меди, при которой бы значительно увеличился выход сопутствующих металлов — молибдена, селена, теллура. Что касается молибдена, то ему уже казалось, что проблема извлечения его из шламов положительно решена им еще в 1954 году в кандидатской диссертации. Содержащиеся в ней расчеты просто надо проверить на производстве, скажем, на том же Балхашском медеплавильном гиганте. Что обещает огромную выгоду для государства. Параллельно этому он мечтал повторно извлекать из гор отходов производства, на языке металлургов — отвалов, в бурю засыпавших пылью весь город Балхаш, редкие элементы, что также принесло бы миллионные прибыли, так как потребность в них растет из года в год.