4
Третий этап в эволюции "фразеологии победы", с конца 60-х по середину 80-х гг. характеризуется в плане прагматики отказом от концепта "материально-технического (и геополитического) превосходства как такового". Открывающее этот этап министерство А.А. Гречко примечательно реставрационистскими тенденциями, возвратом к рассуждениям о присущих социализму качествах, служащих постоянным источником силы для Советской Армии. Однако фразеология этого времени обладает серьезным отличием от идеологических клише конца 40-х и начала 50-х гг.: для нее в основном показательны не "пророчества о неизбежной победе", но моралистические пассажи, представляющие стремление к победе, установку на победу как долг военнослужащего — командира или солдата).
Что же касается высшего, стратегического уровня, то здесь, особенно с середины 70-х по середину 80-х гг. наблюдаются два разных подхода. С одной стороны, в публикациях Е.В. Огаркова, Начальника Генерального штаба ВС СССР, тезис об отсутствии у СССР как военного превосходства, так и стремления к нему соединяется с рассуждениями о преимуществах, вытекающих из природы социализма и потому позволяющих рассчитывать на победу в войне.
Иная прагматика свойственна фразеологии выступлений Д.Ф. Устинова, последовательно провозглашающего отсутствие у СССР не только превосходства, но и расчетов на победу в войне. Зато такие расчеты Устинов, вместе со стремлением к превосходству, приписывает США как потенциальному противнику СССР. Тем самым формируется во многом уникальная для военно-политических текстов прагматическая формула: "наша правота — в нашем отказе от превосходства и победы". Но тогда возникает новое противоречие между "отказом от победы" на высшем, стратегическом уровне и фразеологией "моральной ориентации воина на победу" для уровней оперативного и тактического.
5
Нейтрализации намечающихся серьезных противоречий служат формулы "сокрушительного" или "решительного отпора", которые с середины 70-х гг. приобретают в текстах военных авторов исключительную популярность и в 80-е гг. постепенно вытесняют как общее понятие "победы", так и различные перифрастические клише, интерпретирующие исход боевых действий в целевом плане (типа "решительное поражение", "сокрушительный разгром" и т. д.). "Секрет" успеха формул "отпора", встречавшихся и в более раннее время, заключается в том, что эти формулы трактуют результат военных действий в сугубо техническом ключе, вовсе не указывая ни на безоговорочную капитуляцию побежденного, ни на получение от него конкретных уступок, но предполагая, в разных вариантах, либо то, что противник понесет немалый ущерб (вариант "сокрушительного отпора"), либо то, что "мы" приложим все возможные усилия для сопротивления (вариант "решительного отпора"). К тому же эти формулы несут в себе смысл чисто рефлекторного ответа на примененное противником насилие, вообще исключающий трактовку действий, предпринятых с нашей стороны, в целевом ключе. Всегда можно спросить: "Зачем нам нужна победа?", но даже лингвистически неуклюж и неестествен вопрос: "Зачем нам надо давать отпор?" Формула "отпора" возлагает всю ответственность за выдвижение сознательных целей в войне на другую сторону: "они хотят победы, — мы всего лишь даем отпор".
К середине 80-х гг. фразеология "моральной ориентации военнослужащего на победу" в основном преобразуется во фразеологию "готовности к решительному отпору агрессору". Применительно к условиям боевых действий господствуют чисто технические формулы "отпора", указывающие лишь основную линию поведения военнослужащего, но не цель военных действий, между тем как цели военной политики — "сдерживание агрессора", "недопущение с его стороны превосходства" — формулируются в основном применительно к мирным условиям. Этим создается разъединение между техническим и целевым аспектом понятия победы, так что каждый из этих аспектов соотносится с одним из двух уровней "идеологии сдерживания": собственно сдерживанием и декларируемым актом возмездия — на случай, если сдерживание не сработает.
Итак, прагматическая эволюция "фразеологии победы" — от прямого выведения "превосходства" из "правоты" до провозглашения несовместимости этих понятий — в конечной своей фазе подрывает семантическую структуру самого понятия "победы", ставя под сомнение тот его аспект, который отражает идею "превосходства над противником". Интересно, что хотя этот кризис касается "технической" оси в структуре понятия "победы", однако следствием оказывается пересмотр смысла этого понятия в целевом аспекте: из идеи победы в большой войне обособляется сугубо техническая идея "отпора", заключающая в себе указание на долг военнослужащего как таковой.
Источник: Век ХХ и мир, № 12, 1991 г.