Выбрать главу

Вот митинг… И тут из-за угла вылетает машина, из нее высыпают — это сразу видно — журналисты. Тянут кабель, наводят камеру, а девушка с микрофоном подбегает к Фишу… Звучит вопрос на неизвестном языке… Неизвестном не только мне, но, что характерно, и Абраму Михайловичу. Вытаращив на девушку глаза, Фиш классически лезет «в потылицю», издает столь же классическое украинское «Га?!».

Еще один вопрос — и такая же реакция. Девушка что-то наговаривает в микрофон… Машина уезжает на большой скорости.

А спрашивала девушка на иврите: «Чего вы хотите? За что боретесь?». И комментировала: вот, мол, шуметь эти люди шумят, а за несколько лет жизни в Израиле выучить иврит не удосужились. Комментарии нужны?

Впрочем, Фиш — это еще мелочи!

Гораздо труднее представить себе свастики на стенах домов в Израиле. Услышав об этом в первый раз, я только и нашелся, что произнести, глядя прямо в глаза собеседнику:

— Не может быть!

И тогда мне показали фотографии, и на этих фотографиях были свастики, прорисованные на белых стенах домов. Видно было и название города, написанное на иврите и на английском: «Бар-Шева». Приходится верить. И еще приходится вспоминать, что советские евреи — самые советские в мире.

Взять хотя бы жутковатую деструктивную роль, которую сыграл в политике Израиля некий Щаранский. Политзек и «за что-то там борец» в СССР, он построил политическую деятельность и в Израиле на том же «протесте против угнетения», опираясь на «протестный электорат», — то есть людей, готовых бунтовать против всего на свете. На волне движения выходцев из России (о них можно судить по Фишу) он пришел в кнессет и своими частью неумелыми, частью просто преступными действиями нанес огромный ущерб политике Израиля в отношении палестинцев. Во многом он прямо сцровоцировал нынешний кризис (фактически войну). Совершив все это, господин Щаранский гордо удалился со своего поста, «не понятый» грубыми умами, — действие как в духе еврея, так и русского интеллигента.

Стоит ли удивляться, что за последние годы серьезно изменилась иммиграционная политика Израиля. Власти этой страны (не иначе в приступе антисемитизма) начали гораздо строже относиться к отбору кандидатов. Внимательнее изучают документы, стараются брать поменьше гоев, едущих с евреями. А то раньше, в начале 1990-х, с одной еврейкой въезжали ее муж и пятеро родственников мужа, украинцев, русских или казахов.

Обращают внимание на то, религиозный ли человек собирается в Израиль, каковы его мотивы, понимает ли он, куда едет… От советских евреев и в Израиле совсем не в восторге.

Энергия национального распада вызвала к жизни огромный, включающий сотни тысяч, даже миллионы человек конгломерат своего рода международных неудачников, которым плохо везде: и в России, и в США, и в ФРГ, и в Израиле. Примерно так мог бы бродить по любой стране Багрицкий и везде видеть одно: какое тут все отвратительное, серое, тусклое, гадкое…

Этому сборищу неудачников очень нужен миф о злых антисемитах. О тех, кто оправдает их убожество, на кого можно свалить ответственность за собственную несостоятельность, кто будет виноват в неудачах этих бездарных созданий и с кого можно будет потрясти денежки.

Им нужны сказки о немецких антисемитах, которые зубами перегрызли горло шести миллионам евреев, чтобы было с кого слупить денежки (неудачники ведь не умеют сами зарабатывать деньги).

О польских антисемитах, которые отдали на верную смерть три или четыре миллиона евреев Польши. Этот миф может пригодиться, чтобы содрать денег еще и с поляков, да и вообще полезен. Не писать же, что многие евреи ненавидели Польшу, что бегство из нее стало своего рода психологическим спасением.

Но особенно необходим миф о русских антисемитах! Это ведь русские антисемиты придумали, будто евреев было многовато в ЧК и среди первой волны коммунистов, придумали еще кучу всяких «клеветнических измышлений», а драпающую ныне бездарь не пустили в писатели и ученые и вообще довели бедняжек до эмиграции.

Я еще раз хочу напомнить читателю: чтобы получить въездную визу в США или в ФРГ, право поселиться в этой стране навсегда, еврей должен стать «беженцем» — то есть «доказать», что его преследуют, ему и его семье опасно жить в России. То есть все эти люди — не «отдельные представители», не часть уехавших, а… все. Все до единого они в консульстве США или ФРГ разводили турусы на колесах, вешали лапшу на уши, втирали очки й гнали пургу. То есть, попросту говоря, все они врали и клеветали на нас, остающихся, — какие мы злобные антисемиты с рабами в темных тайниках мрачной славянской души, мерзкие душители свободы, что преследуют повсюду иудейскую породу.

Причем эти вранье и клевета входят в правила игры. Отправляясь в консульство на интервью, эти люди уже знали, что им предстоит врать и о чем лжесвидетельствовать.

И уверяю вас, дорогой читатель, — психически нормальному человеку просто трудно представить себе, сколько вранья и клеветы, сколько злобного, завистливого бреда выливается в еврейской эмигрантской среде на Россию и на всех нас. Порой просто диву даешься!

Так что мой большой совет ко всем читателям: как только речь зайдет об антисемитизме, если вас попытаются в нем обвинить, попытайтесь сначала понять, о чем вообще идет речь, а уж потом реагируйте на уровне эмоций. Но будьте готовы: именно желание думать и рассуждать может вызвать встречный выплеск иррациональной ненависти и злобы.

ОБ ОБЪЕКТИВНОСТИ

Кто-то наверняка сочтет мою книгу «недостаточно объективной». Ответ очень простой: докажите! Не выкрикните, не провизжите, не тявкните, как Д. Маркиш на Солженицына, а докажите. Одна из сторон в конфликте выглядит у меня как-то не очень привлекательно, но в моей ли подаче тут дело? Булгаков честно пытался написать «Белую гвардию» объективно, не занимая позицию ни белых, ни красных. Не его вина, что пьяный дворник или петлюровский пан куренной как-то проигрывают Най-Турсу и Алексею Турбину. Он-то писал как раз объективно, Михаил Афанасьевич. Сделай он петлюровцев хоть в какой-то степени ровней русской интеллигенции — тут-то и получилось бы необъективно и лживо.

Так же вот и здесь: не я тому виной, что серьезные люди из евреев не пошли даже в певцы национального ренессанса, а уж тем более не пошли прыгать в утопию. Что Бабель и Безыменский вызывают дрожь отвращения, что рассуждения Н. Мандельштам — это рассуждения инопланетного существа, моя ли вина? Скорее я соврал бы, сделай Багрицкого ровней Гумилеву, поставь на одну доску Свердлова и Деникина. Объективность как раз в том, что люди эти очень, очень разные. Во всех отношениях.

Может быть, считать всех людей равными — это антисемитизм. В этом случае я антисемит.

Может быть, предъявлять ко всем равные требования — антисемитизм? Тогда я тоже антисемит.

Конечно же, я отрицаю за евреями расовую, религиозную или любую другую исключительность. Если из этого следует, что я антисемит, — пожалуйста, но тогда антисемит — это вообще всякий порядочный человек.

Если не любить дикое мужичье, претендующее на роль светоча мира; нечистоплотных и неумных люмпенов, — антисемитизм, то и это мое «иррациональное заболевание». Дураков не люблю. Умных — очень. Независимо от национальности.

Мне не нравятся деклассированные и денационализированные элементы — и для евреев я не делаю исключения. А что, обязательно надо делать?

Если антисемитизм — отсутствие какого-то особого интереса к евреям, то и тут я тяжко виновен. Потому что, написав последние две книги, я исчерпал свой интерес к гонимому племени, и явно надолго. Может быть, я еще переработаю одну из этих книг. Может быть, займусь тем, до чего не дошли руки сейчас: Государством Израиль, тайнами «кровавого навета», кое-чем иным. Но, скорее всего, вообще не вернусь к еврейской тематике никогда.

Заключение

ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО УЧАСТНИКА СОБЫТИЙ, ИЛИ ЗАКЛЮЧЕНИЕ ЗЕМЛЯНИНА