Распространение теорий Абдерхальдена уже было не остановить: опухоли, нервные заболевания и другие болезни, как считалось теперь, вызывают появление защитных энзимов. Медицинские центры публиковали бессчетные статьи на эту тему, а нацистский антрополог Отмар Фрайхер фон Фер-шуер и его любимый ученик, печально известный Йозеф Менгеле, приступили к изучению защитных энзимов у представителей разных рас: образцы им доставлялись из подконтрольного Менгеле Освенцима. Только в 1947 году в Германии на конференции, посвященной защитным энзимам, выяснилось, что их существование по меньшей мере не доказано.
Абдерхальден умер в 1950 году, однако кое-где в Германии еще продолжали исследовать его ферменты, а сын Абдерхальдена сделался главным защитником дела отца.
Что за человек был Абдерхальден, можно понять из истории, рассказанной Джоном Эдсаллом, профессором Гарвардского университета. В 1920-х годах юный Эдсалл проработал несколько лет в кембриджской лаборатории Фредерика Гоуленда Хопкинса, одного из ведущих биохимиков того времени. Там он встретился с молодым английским биохимиком, вернувшимся из поездки в Германию, он, этот ученый, и поделился с ним впечатлениями о лаборатории Абдерхальдена. По прибытии в Халле он рассказал герру профессору о своих только что полученных в Кембридже результатах. “Когда опубликуете, герр доктор?” — спросил Абдерхальден, явно заинтересовавшись. Англичанин ответил, что скоро и черновик статьи уже готов. В тот день он собирался в путешествие в горы. Предупрежденный заранее о том, что все может случиться, он на всякий случай запер все свои бумаги в ящике стола, а для большей надежности повесил замок. Вернувшись, он обнаружил, что замок взломан, а рукопись исчезла. Расследование, затеянное англичанином, показало, что статья уже отправлена в печать практически без изменений — только список авторов теперь начинался с Абдерхальдена!
Постыдная карьера Абдерхальдена, и в особенности печальная история его воображаемых ферментов, изложена в статье: Deichmann Ute and Müller-Hill Benno, The fraud of Abderhalderis enzymes, Nature 393,109 (1998).
Исторический треск
В январе 1891 года сэр Уильям Прис, главный инженер британского почтового министерства, заявил в газетном интервью, что “в области беспроволочной телеграфии все возможное уже сделано” Прошло всего лишь десять лет, и на продуваемой всеми ветрами возвышенности на острове Ньюфаундленд Гульельмо Маркони поднес к уху телефонную трубку и услышал сквозь треск сигнал, переданный из бухты Польду в графстве Корнуолл. Передатчик и приемник разделяли 1800 миль (примерно 3 тысячи километров). В том своем интервью главный почтальон Англии Прис утверждал (и многие специалисты с ним соглашались), что связать два берега Атлантического океана радиоканалом — несбыточная мечта, поскольку “из-за кривизны Земли волны отправятся в космос” Прис, стоит заметить, к тому времени уже нажил себе сомнительную репутацию в деле предсказаний. После того как Александер Грейам Белл продемонстрировал свой первый телефон, Прис, присутствовавший при этом, выступил перед комитетом палаты общин и уверенно произнес: “Американцам это открытие нужно, а нам нет. У нас сколько угодно мальчишек-посыльных” (Американцы, напротив, проявляли хоть и осторожный, но оптимизм. “Наступит день, — провозгласил мэр Чикаго после того, как ему продемонстрировали возможности телефона, — когда такая вещь будет установлена в каждом городе”.
С другой стороны, некий техасский сенатор, услышав, что штат Мэн и Техас скоро смогут поговорить друг с другом, воскликнул: “Да что может Мэн сказать Техасу!”)
Молодому, но весьма амбициозному Маркони было тогда 27 лет. Его Англо-американская телеграфная компания, обосновавшаяся в здании старой больницы, едва справлялась с долгами. Окна его лаборатории выходили на гавань Сент-Джонса. У Маркони была цель — зарегистрировать трансатлантический сигнал, однако в целях конспирации он рассказывал всем, что испытывает систему предотвращения кораблекрушений и хочет всего-навсего связаться с пароходом “Люцинда” Этим он никого не удивил, поскольку в те времена передать сигнал на расстояние в сотню миль было уже обычным делом. 12 декабря, в четверг, разыгралась жестокая буря, однако Маркони решил продолжать работу и поднял антенну, прикрепленную к воздушному змею, на высоту 120 метров. Телефонную трубку он выбрал потому, что, как ему представлялось, человеческое ухо лучше любого другого приемника различит на фоне шума сигнал в форме слабых щелчков, которые, надеялся он, все-таки пробьются сквозь потрескивание. Впоследствии Маркони вспоминал: