«Ну как вы понимаете, ждать, пока там придут, расстреляют, у меня большого желания не было. Сразу же закрылся доступ к СМИ, а там, куда вас еще могли пригласить на прямой эфир, не было гарантии, что после этого эфира вы выйдете и куда-то уйдете.
Буквально 23-24 февраля побили журналиста Рулева, его узнали. Я думаю, что если его узнали, меня тоже в любой момент могут узнать. Дважды ловили Рогова, один раз в Запорожье, один раз под Харьковом, один раз местные представители „Правого сектора" продержали трое суток. Ловили, потому что известный. До этого, это было еще до переворота, в последних числах февраля, эксперта одного ждали доброжелатели с битами и просто избили. Когда вам по голове бьют палкой толщиной в 5 см, вы не знаете — это пройдет без последствия, станете вы инвалидом или вас сейчас поднимут и отнесут в морг, а когда эти люди вышли на улицы с автоматами и взяли под контроль Верховную раду? Это все равно, что сидеть в яме с крокодилами и предполагать, что они могут вас и не укусить, могут, конечно, и не укусить, а могут и съесть.
Лично мне угрозы поступали давным-давно и коллегам тоже. Увидят мой эфир на радио, телевидении, тут же могли туда позвонить и сказать, что таких, как вы, мы будем вешать. В Фейсбуке мне постоянно пишут, причем мне непонятно, в чем они видят какую-то неправильную позицию, если я публикую отрешенную аналитическую статью, какие интересы у этих, какие интересы у этих, какие наиболее вероятные действия такие, наиболее вероятные результаты такие. Мне тут же начинают приходить сообщения: надо расстрелять, надо повесить, подумай о семье. В социальных сетях собирались данные не только на Беркут, они собирались на всех журналистов, политологов, которые выступали не с тех позиций, которые они считали правыми. Домашние адреса, место учебы детей, место работы родственников. Это регулярная практика запугивания.
Можете спросить у любого человека, кто это время работал в Киеве. Я думаю, что только абсолютный счастливчик скажет вам, что ему никто не говорил, что вас надо арестовать, посадить, расстрелять. А то, что мы сделали ошибку в 2004 году, не приняли меры к врагам народа, больше мы этой ошибки не допустим, и в следующий раз будут ликвидировать физически, это говорилось пять лет, это говорилось не только мальчиками, и журналистами, которые обслуживали Майдан, и политиками неоднократно, все публично. Как вы понимаете, политики и журналисты могут высказываться для красного словца, но заявления „Правого сектора", „Самообороны Майдана" и все этих неонацистских организаций серьезные.
Скачко, Скворцову угрожали журналисты эти. Мой знакомый встречался с Погребинским, политолог, он сказал, что он из дома не выходит, комментарии не дает, потому что боится за свою жизнь, не уезжает, потому что жаль квартиру бросать.
Потом еще до переворота, мне трудно назвать точную дату, у Киевского председателя госадминистрации Матвиенко взяли ребенка в заложники, и он был вынужден сделать заявление, что он против Януковича, что он за Майдан. Будут брать детей и членов семьи в заложники, они говорили постоянно. Это связано не только с Матвиенко, но и целый ряд губернаторов, депутатов Верховной рады от Партии регионов еще до переворота писали заявления об уходе из партии. Потом выходили и говорили, что заявление написано под давлением».
Журналист Александр Чаленко о причине своего отъезда из Украины говорит следующее:
«Там действительно „Правый сектор", всякие „Самообороны Майдана" неконтролируемые с автоматами пришли к власти. У меня до этого даже было несколько случаев, когда на улицах Киева меня встречали националисты, окружали, у меня даже видео есть. Свобода приходила на мероприятия, в которых я и мои товарищи участвовали.
Я понял, что мне там, в Киеве, оставаться опасно и мы уехали. Запугиваниям подвергались не только общественные и партийные деятели, но и представители церкви»[172].
Секретарь Одесской епархии РПЦ, член Синодальной библейско-богословской комиссии и Межсоборного присутствия РПЦ, протоиерей Андрей Новиков свидетельствует:
«Меня вызвали в СБУ по телефону, пока в качестве свидетеля. Сказали, что посмотрят по результатам допроса, попробуют сначала в Одессе, а если не получится, то тогда заберут меня в Киев. Я понял, что отсюда надо уезжать.
От Архиепископа Алексея требовали перейти в Киевский патриархат, иначе они грозили, что будут его воспринимать как пособника-оккупанта. „Правый сектор" тоже приходил к нам, чтобы он служил на украинском языке, иначе они его накажут.
Ко мне на Благовещение приходил сотрудник СБУ, поскольку я раздаю телефоны представителя комиссии ООН по правам человека в Одессе. Наши прихожане постоянно жалуются на вызовы в СБУ по участию в митингах. Также он меня попросили доносить о случаях сепаратистских настроений среди прихожан».