Современной постройки девятиэтажный дом был прижат к высокой скале, и вся его внутренняя сторона могла бы вполне сойти за оригинальную пристройку к сталактитовой пещере. Это создавало эффект аттракциона и опять-таки пахло близостью к природе. Скала начиналась прямо в подъезде и, облаченная до потолка в стекло, казалась музейной реликвией. Тем более, что камень красиво подсвечивался снизу большой зеленоватой лампой.
– Я купила эти апартаменты восемь лет назад. Ничего особенного, но публика тут живет достаточно солидная и спокойная, – сказала Марта доверительно.
Поднявшись на лифте на восьмой этаж, мы вошли по длинной, опоясывающей дом лоджии – с видом на скалу – в дверь, в которую царапался изнутри истосковавшийся по чему-нибудь живому кот Миу. Марта снова приложила палец к виску, изображая «выстрелом» в голову степень своей привязанности к верному домашнему животному.
Стильная, под стать хозяйке квартира горделиво носила белое одеяние: стены, диваны, стулья, шкафы. В одной только гостиной – семь источников света. В правом углу – большой стол со стеклянной крышкой, отполированной до пределов возможного. Над ним – новая, современная лампа. И повсюду ракушки: подвески, фигурки, обрамление большого зеркала.
– Старую лампу, что над столом, я сняла. Но с таким трудом! Она была потрясающая, необычная… – Марта сделала трагическое лицо. В доказательство она ушла в одну из трех комнат и, не поленившись, притащила оттуда громоздкую лампу, представляющую собой стальной зигзаг-молнию больше метра.
Это было признание в любви – лампе. По существу, вещизм, который я отрицала. Но, что удивительно, сама Марта, там не менее, производила стойкое впечатление независимого существа. С нетривиальным внутренним миром.
– А я однажды выбросила всё старое и ненужное, переборов желание оставить кое-что – вдруг еще послужит? Когда выбросила и раздарила штук тридцать пакетов, пошел сильный поток энергии. Он буквально бросился ко мне в объятия! Это было потрясающе.
– Да-да, я знаю, по фэн-шую. – Отозвалась Марта индифферентно. – Но жалко же!
– Не жалей! Ведь у тебя уже висит новая… Знаешь, а твои ракушки говорят о том, что ты могла бы хорошо рисовать, – сменила я тему.
– Да? – нисколько не удивилась Марта и опять решительно ушла в закрома.
Она вынесла оттуда несколько картин в пластиковых рамах и поставила их передо мной на пол, у кресла. Все картины были подписаны черным – «Марта». Каждая – в особой технике: и пастель, и акварель, и масло, и уголь. И в каждой присутствовал густой черный цвет. Словно читая мои мысли, Марта вдруг задумчиво произнесла:
– Знаешь, мне незнакомо понятие «счастье». Ощущение, что я довольна – да. Но счастья я не знаю. Живу то в Ллорете, то в Бике. Там я и родилась, и росла.
– Ты, наверное, там начала любоваться природой, пейзажами?
– Да нет, я не любовалась. Росла себе, да и всё, – пожала Марта плечами пловчихи.
– Твои близкие там?
– У меня никого нет. Кроме Миу. – Она притянула к себе кота за голову мягкой хозяйской хваткой. – Ни сестер, ни братьев.
– А родители?
– Отец умер в девяносто пятом. Мать – в девяносто девятом.
– Это печально. Всегда и у всех… Извини, а муж… был?
– Нет. Никогда. – Отрезала Марта. – Ни мужа, ни детей.
И, предваряя дальнейшие вопросы, она спокойно сказала:
– Меня утомляли все отношения, уже через месяц после их начала… Мне и так хорошо. Я люблю независимость. Хочу – иду на пляж, а нет – сижу дома. На восьмом этаже прекрасный воздух с моря. До него же рукой подать.
Она вывела меня на большую, тщательно обустроенную лоджию, аналогично квартире – в бело-салатовых тонах. Между двух впереди стоящих домов выглядывал синий прямоугольник побережья.
– Смотри, какая досада, этот дом впереди? Море перекрывает.
– Зато справа виден живописный склон, и там ты наблюдаешь закат.
– Да, и восход вижу. А потом солнце вот та-ак надо мной проходит по своей траектории: зимой ниже, летом выше, – она показала рукой в ночное небо. – И еще этот дом хоть не впритык стоит.
– Вот видишь, как хорошо ты устроена. А дом впереди защищает тебя от штормов.
– Хм! Любопытно…
– Грамотный у тебя свет, Марта – позволила себе заметить я, – самый выгодный, боковой. И не слишком яркий. Такой свет предпочитала Бланш Дюбуа, героиня пьесы Теннеси Уильямса «Трамвай Желание».
– Уильямса не люблю за некоторую искусственность, а Бланш всецело поддерживаю, – отозвалась Марта. – Садись в то кресло, оно теплее, чем стул.
Я с радостью повиновалась, оставив недогретым хай-тековский стул, поскольку замерзла еще в горах. Марта метнула в меня легкий плед.