– Почему ты меня боишься?
– Я не боюсь.
Она взяла его за руку. Он отдернул ее.
– Ты добрый. Не такой, как другие. Ты мне нравишься…
– Но я ничего для этого не сделал.
– Ничего и не надо делать… Ты мне нравишься. У тебя нет родителей?
– Есть. Но я не знаю, где они.
– Моих убило бомбой три года назад. Мой отец был инженером. А чем занимался твой?
– Он был врачом.
Она снова взяла его за руку.
– Куда ты собрался?
– У меня есть своя землянка.
– Далеко?
– Нет.
– Можно с тобой?
Он услышал собственный изменившийся до неузнаваемости голос, который вопреки его воле сказал:
– Да.
Они шли молча. Он думал об отце и о своем обещании никогда никому не показывать землянку… Наверное, она угадала его мысли и тихо сказала:
– Не бойся. Я никому не скажу.
– А я и не боюсь. Я ничего не боюсь.
Она улыбнулась:
– Дай мне тогда руку.
Он почувствовал ее маленькую руку в своей – холодную, худенькую. И непроизвольно сжал ее.
– Как тебя зовут?
– Ян Твардовский.
– Янек, – сказала она, – Янек… Красивое имя. Можно тебя так называть?
– Да.
Они пришли. Он отбросил ветки и помог ей спуститься. Она села на матрас и посмотрела вокруг.
– Хорошая землянка. Намного лучше, чем у Черва.
– Мы вырыли ее вместе с отцом.
Он сел рядом с ней. Она прижалась к нему и больше ничего не говорила. Они долго сидели и молчали… Потом она вздохнула, расстегнула пуговицу своей шинели и смиренно сказала:
– Ты хочешь?
– Нет, нет. Вот так, сразу…
Она снова прижалась к нему.
– Просто если ты хочешь, – прошептала она. – Мне все равно. Я привыкла.
– Я не хочу!
– Как скажешь. Я уже привыкла. Вначале было очень больно. Но сейчас я привыкла и ничего не чувствую.
12
На рассвете она осторожно разбудила его.
– Я ухожу.
– Останься.
– Нет, я обещала Черву. Мне нужно вернуться в город.
– Это обязательно?
– Черв думает, что немцы будут прочесывать лес.
– Ну и что?
– Мне нужно сходить к солдатам…
– Они ничего не скажут.
– Скажут. Люди всегда все рассказывают, нужно только уметь слушать.
Ее голос звучал смиренно и печально. В темноте Янек не видел ее лица.
– Ты вернешься?
– Да.
– Дорогу найдешь?
– Конечно. Не бойся…
Она обняла его и долго сидела, прижав лицо к его шее.
– Спи.
– Возвращайся скорее.
– Как только все закончу.
Она ушла. Он пытался уснуть, но всякий раз, закрывая глаза, слышал в темноте голос Зоси: “Как только все закончу…” Он оделся и вышел из землянки. Погода была прекрасная, по голубому небу быстро плыли облака, с ними хотелось играть. Сунув руки в карманы и насвистывая, он пошел в лес, не разбирая дороги. Он чувствовал себя как дома: лес больше не пугал его. Раньше за каждым деревом ему мерещился враг; теперь же, наоборот, Янека окружало множество друзей. Шорох веток дышал почти отеческой нежностью. Ему вспомнилась фраза, сказанная однажды старшим Зборовским: “Свобода – дитя лесов. Здесь она родилась и здесь же прячется, когда приходится худо”.
Нередко он опирался рукой о твердую надежную кору дерева и смотрел на него с благодарностью. Он даже подружился с одним раскидистым древним дубом – наверняка самым красивым и самым могучим в лесу; его ветки нависали над Янеком защитными крыльями. Старый дуб беспрестанно шептал и бормотал, и Янек пытался понять, что тот хочет ему сказать; с простодушием, которого немного стыдился, он даже надеялся, что дуб заговорит с ним человеческим голосом. Он прекрасно знал, что это ребячество, недостойное партизана, но порой не мог удержаться и прижимался к старому дереву, и ждал, и слушал, и надеялся.
Тем не менее Янек уже догадывался, что его отец погиб. Партизаны с явным смущением избегали этой темы, и он все понимал. Он не задавал им вопросов. “Зеленые” никогда не говорили о своих семьях, и он старался следовать их примеру. Об этом нельзя было думать. Он пытался казаться бесстрастным, стойким и мужественным: старался быть мужчиной. Но это давалось ему с большим трудом. Возможно, он был еще слишком молод или просто пока еще никого не убил. Он по‐прежнему внезапно вскакивал на матрасе, прислушивался к шуму шагов и неожиданно понимал, что его отец вернулся. Выбегал наружу, но там никого не было, только трещала ветка. Однажды братья Зборовские принесли ему весточку от матери: она жива, только немного болеет, друзья о ней заботятся, не стоит волноваться. Он часто думал о том, что сказал отец, когда они виделись в последний раз, и в голове всплывала фраза: “Ничто важное не умирает”; она слышалась ему даже в извечном лесном шорохе. Учитывая, как много людей ежедневно гибло, фраза звучала странновато.