«Не смешивайте пир с пьянством».
«Англичанин напивается, румын веселится».
«Подойди сюда, раб!» — обращался он басом к официанту, подражая жестам римского патриция.
Забравшись на стул, Клапс начал патетически декламировать «Венеру и Мадонну», уставившись на белокурую Морскую Базу:
Декламация была прервана, потому что Морская База почувствовала себя задетой некоторыми слишком сильными выражениями Эминеску.
Все захотели послушать какой-нибудь сердцещипательный романс. Буланже прочистил горло, глубоко вздохнул и начал:
— Погоди! — возмущенно воскликнул Клапс. — Кто тебе позволил, индийский раб, калечить румынские песни? Поэт написал:
Но цыган продолжал петь:
В камере-обскуре стало нестерпимо жарко. Лица раскраснелись, голоса охрипли, глаза блестели, мысли перескакивали с одного на другое. Горячие споры и бесконечные тосты тонули во взрывах хохота и хриплых выкриках.
Чтобы проветрить комнату от табачного дыма и впустить свежий воздух, распахнули окна. Молодежь высыпала в зал и принялась танцевать новый танец. Один из офицеров, громким голосом напевая мелодию, подхватил Фицу и закружил ее, обучая новым фигурам. Буланже, внимательно прислушиваясь, водил смычком в такт новому танцу, который он слышал впервые.
Вдруг по залу пронесся пронзительный визг. Музыка резко оборвалась. На мгновенье всех охватила паника и замешательство. Буланже, словно ястреб, бросился к закрытой двери. Барабаня по ней кулаками, он в отчаянии кричал:
— Откройте дверь, господин лейтенант! Отпустите ее… Не делайте меня несчастным, господин лейтенант!
Цимбалист и кларнетист изо всех сил налегали плечами на дверь и ревели во все горло:
— Не поддавайся, Фица!
— Пропал Фросин дом, эх…
— Что? Что случилось? — спрашивали все друг друга в недоумении.
Оказывается, офицер, танцевавший с Фицей, закончив головокружительный тур, увлек ее, словно вихрь, в соседнюю пустую комнату и исчез там вместе с девушкой, заперев за собой дверь на задвижку.
Поскольку дверь не поддавалась, Буланже жалобно запричитал, льстиво поглядывая на более пожилых офицеров:
— Господин капитан, господин доктор… Не оставьте меня… Прикажите ему, чтоб открыл дверь. Прошу вас, не оставьте меня… Пожалейте меня, снизойдите… Ведь пропадет наш дом. Разрази меня гром — пропадет, ведь, честное слово, Фросин дом заложен под гарантию.
— Свиньи! И как вам не стыдно? — закричала Морская База, покраснев от возмущения.
— Вот так обольщают девушек, чтобы доставить себе удовольствие! — с презрением проговорила Мица Ящик, и обе, выражая свое возмущение, встали из-за стола.
Капитан Папаки, как самый старший по званию, решил, что необходимо срочное вмешательство его власти.
Он подошел к двери, и в торжественной тишине, мгновенно установившейся в зале, прозвучал его повелительный командирский голос:
— Лейтенант Питиш! Немедленно откройте дверь! Прекратите эту комедию, которая не делает чести офицеру.
Все ожидали затаив дыхание.
Сухо щелкнула дверная задвижка. Наконец-то.
Появилась голова офицера: он был красный, глаза прищурены, на губах нервная улыбка.
— Я пошутил, господин капитан. Ничего серьезного не было.
— Глупая шутка! Так не поступают, лейтенант! — оборвал его старый капитан, хмуря брови.
20
«Венера и Мадонна» — стихотворение крупнейшего румынского поэта М. Эминеску (1850—1889).