Ревность не покинула Демида даже тогда, когда — уже на балу — церемониймейстер назвал спутника графини, коим оказался её названный кузен.
Но он не смел подойти — одна лишь мысль о том, как он ковыляет к ней, заставляла злиться. Он бессилен против обретённых уродств, подобное представление перед Лизой — пытка и унижение. Нет-нет, по крайней мере она запомнит его сильным бравым солдатом.
Демид весь бал стоял в тени раскидистой комнатной пальмы, угрюмо опираясь на трость. К нему иногда подходили — побеседовать или представиться, но он не отличался многословностью, отчего незваные собеседники не задерживались надолго.
Когда покинуть общество стало уже приличным, Демид направился к выходу — так быстро, как мог, всеми мыслями сосредоточенный на ровном шаге. Оттого и не заметил препятствие. Препятствие, впрочем, тоже куда-то торопилось.
Произошло неловкое столкновение. Демид придержал даму, а дама — Демида. Они замерли с затаённым дыханием, удивлённо смотря друг на друга.
— Прошу меня простить, сударь, я была неосторожна, — графиня Лизавета Вавилова суетливо отстранилась, еле вырвавшись из рук Демида, присела в реверансе и всё тем же быстрым шагом скрылась в толпе.
Демид гулко сглотнул.
Словно незнакомцы.
Она повела себя так, словно они никогда и не знали друг друга…
Домой… Находится здесь ещё хоть секунду Демиду казалось пыткой. Наплевав, как он выглядит со стороны, он поспешил на выход, сильно припадая на одну ногу.
Он хотел избежать этого душащего стыда. Но вот… не судьба.
Глава 21
Санкт Петербург
Зимний дворец
День оказался вовсе не таким, каким я его себе представляла. Наивные мои фантазии подсовывали образ весёлого собрания, где до меня и дела никому нет, а потому я могла бы затаиться где-нибудь в сторонке и переждать до приличествующего момента, чтобы уйти.
Как бы ни так!
Всё с самого начала не задалось!
Ехала в совершенно скверном настроении, занимаясь самобичеванием из-за Тихона, к праздничному обеду не успели из-за столпотворений и плотной вереницы экипажей — прибыли аккурат к молитве. Запах воска, дерева и ладана всегда дарил мне умиротворение. Я встала среди прочих женщин, получив свечу, и принялась молиться.
Помолилась за императора от души — чтобы Господь даровал ему здоровья, мудрости и человеколюбия, чтобы Россия «вспряла ото сна», чтобы люди стали ближе к Богу… В общем, непрерывно и самозабвенно — не забыла и про себя, и про свои сердечные привязанности на фронте. Обиды обидами, но в такие моменты, когда люди молятся все вместе, вставая рядами, словно бы больше шанс получить положительный ответ.
После храма было бы отлично отправиться домой, но я точно знала, что на балу — по крайней мере княгиня — вздумает меня высматривать, а так как я обещала (хотя ничего я не обещала!) быть…
После музыкального парада — шумного, надоедливого — начался не менее шумный и надоедливый бал. Я встала в сторонке от общих столпотворений и принялась ждать — ко мне обязательно, как бы ни хотелось обратного, кто-нибудь подойдёт. Тем более я попросила Илью прогуляться без меня — от его постоянного присутствия успела подустать.
Взгляд прицепился к танцующим. Молодые люди, в танцах нынче боле подчиняющиеся холодной английской моде, нежели взрывной французской, скользили по паркету как бы нехотя, оттого шаги их подбитых сапог почти не слышались, спасая меня от неминуемой мигрени.
Я с ужасом — но в то же время восхищённо — наблюдала за умелостью столичных франтов и кокеток. Сколько замысловатых фигур они — походя — выводили, как — будто подчинённые единой мысли — двигались, не сталкиваясь, не путаясь, не мешая друг другу. Словно вода обтекала камень — один ряд танцующих проходил сквозь другой. Зная каждое движение, зная ритм и музыку — я всё равно не понимала, как возможно исполнить эту хитрую последовательность со столь поразительной точностью!
Совсем скоро меня нашла княгиня — завязался разговор о кружевной мануфактуре, к которому присоединилась и Саша Шереметева. Именно она стала одной их первых дам, носящих вавиловские кружева, и именно они сейчас так пикантно обрамляли вырез её воздушного платья.
— Говорят, вы выкупили у Шереметева чуть ли не всё Троицкое, — отметила княгиня.[5]
5
Здесь княгиня обращается к Лизе на «вы» в связи с официальностью мероприятия и наличием третьего высокопоставленного лица в их компании. В этот период истории в России было принято обращаться на «вы» ко всем, независимо от того, выше собеседник по статусу или нет, родственник это или случайный прохожий, подобным обращением пользовались даже супруги и близкие друзья (за редким исключением, молодое поколение, нигилисты и просто неординарные особы попирали общепринятые правила только так). Однако княгиня изначально выстроила модель поведения с Лизой: обращение на «ты» в узких кругах одновременно претендует на наличие между ними хорошей дружбы, подчёркивает большую разницу в возрасте и указывает на покровительственное отношение княгини.