— Марья Владимировна, контрданс со мною — словно из-под земли вырастает пред Мусей Думцев-Сокольский.
Опьяненная успехом и влюбленными взглядами окружающей ее молодежи, Муся смотрит сейчас с вызовом в лицо актера.
— Согласна, но только с условием: оставайтесь в гриме, слышите? Так вы много шикарнее, чем бритый… Да! — говорит она и звонко смеется.
А модная, дразнящая мелодия вальса словно нехотя несется под сводами старинного белого зала, там, где столетия тому назад гремели и краковяк, и мазурки, а очаровательные паненки носились об руку с рыцаряли Польши.
Обвив рукою талию Зины Ланской, Анатолий, увлекает свою даму, быстро сбегает с подмостков и кружится с нею под эти томящие звуки. За ними следуют остальные пары.
Ванечка и Кружка оба сразу подлетают к Мусе, но — увы! — она уже уносится в объятьях артиллерийского поручика, и юноши с восторгом шепчут ей вслед:
— Сказка! Ты понимаешь, Иван, это — сказка, и подобной не найдешь в целом мире.
— Эх, брат Кружка, — сказка, да не для нас… А впрочем… Пойдем-ка с горя приглашать исправничьих дочек.
Глава 3
— Какая ночь! Господи, ночь какая! Теплынь и этот воздух… Он весь напоен, пропитан розами… Я обожаю их пряный аромат. А вы, маленький Толя? Вы любите розы?
— Я люблю вас, Зина, и только вас.
— Опять! Но это несносно. И вам не наскучило еще подобное однообразие? Оно вам, право, не к лицу, и потом… Я понимаю преследовать цель, сколько-нибудь достижимую, а ведь я для вас…
— Вы для меня — самое дорогое и самое острое, что я знаю на земле.
— Да ну? Неужели? Острее Жильберты даже и крошки Ирен, маленький Толя, да?
— Бросьте этот тон, Зина! Я его не выношу!
— Не говорите дерзости, а то я встану и уйду, скверный вы мальчишка.
— Нет, нет! Ради Бога, только не это! Я буду скромен и тих, как добрый старый сенбернар, уверяю вас, Зина…
— И еще условие: сорвите эту гадкую бородку, она — противная и скрывает ваш подбородок. А мне нравится ваш подбородок, Толя… нравился еще с детства, когда вы были маленьким-маленьким. Я люблю его упрямую, стальную линию. Мне кажется, у Нерона должен был быть такой жестокий, упрямый подбородок. А я люблю жестокость… Да… Что вы на это скажете, маленький Толя?
— Мне нет дела до Нерона, Зина, и еще менее — до его подбородка. Мне нет дела ни до кого, ни до чего, кроме вас и моей любви к вам… Зина, Зина! Взгляните же на меня, милая прекрасная Зина, милая женщина с капризной душой, за которую я…
— Т-с-с-с! Не надо неистовства, маленький! Взгляните лучше, какая ночь, и пейте ее аромат и тишину… Пейте и отустите мои руки, Толя!.. Анатолий! Я не терплю насилия; я — сторонница полной свободы и люблю… нет, нет, не вас, а ее… ее, эту ночь.
И смех очаровательной вдовушки звучит снова, как смех русалки или ночного эльфа, покачивающегося на чашечке цветка.
Да, эта ночь прекрасна. Сад, опоясанный длинною, извилистою гирляндою цветных фонариков, кажется какой-то волшебной феерией вокруг белого, старинного, стильного палаццо. Но выше и дальше черный бархат ночи поглотил эти пестрые, разноцветные праздничные огни. А здесь, у дальней скамейки на берег) приютившейся над самой водою беседки, воздушной и легкой, как готический замысел старины, опять полутьма и нежащее веяние тишины.
Лица собеседников едва намечаются в этом призрачном полусвете, ближайшие фонарики бросают причудливый свет на их черты. А в ушах все звучит трепетно и истомно радостная, сладкая мелодия модного вальса. И эти розы на куртинах так чудовищно пахнут сейчас!
— Я — точно пьяная нынче, — смягченным голосом говорит вдовушка. — Я влюблена в эту ночь и в эти розы, и еще в кого-то, сама не знаю, в кого.
— Увы! Не в меня, конечно?
— Увы! Не в вас, маленький Толя. И мне это, поверьте, досаднее, нежели вам.
— Да, охотно верю, потому что вы не можете не знать, что я люблю вас столько времени, — отвечает молодой офицер без тени обычной шутливости.
Да, он любит Зину, любит давно — два, три года. Не все ли равно сколько? Он болен, болен этой любовью, пусть же она это поймет. Он хочет любить ее всегда, потому что она прекрасна. И вот в последний раз спрашивает он ее: «да» или «нет»? Согласна ли она стать его женою? Он ждет ее слова, ее последнего, решающего слова.
Руки Анатолия отыскивают в темноте пальцы Зины и сжимают их так сильно, что она вскрикивает от боли.
— Но вы с ума сошли!.. Вот странный, необычайный способ делать предложение. Да ведь мы не скифы, мой милый.