Когда-нибудь не станет кладбищ и надгробий. В огромных залах будут вечно жить голоса ушедших, перевезенных Хароном на тот берег. Мемориальному компьютеру посетитель укажет имя, время жизни и смерти близкого или чужого человека, и умопомрачительная техника даст возможность вызвать из небытия его голос, услышать рассказ прожитой жизни, заветы, поучения.
Каждый человек оставит после себя историю своей жизни и размышления об ее итогах, и каждый сможет выслушать этот рассказ или получить его репродукцию.
Миллиарды жизней будут запечатлены вплоть до конца света. Но пока он не наступит, ничто не исчезнет из коллективной памяти человечества. Все останутся в ней — и праведники, и злодеи, и мы, грешные, люди своего времени, со всем нашим несовершенством, но верные долгу и веселые, оттого что, как там ни крутить ни вертеть, а дела человечества идут хорошо.
Достаточно посмотреть на политическую карту мира сразу после Октябрьского рубежа и потом, в наши дни. На этой карте вырос лес красных флажков, территория социализма расширилась. Время идет недаром. Через кровь и пот, социальные обвалы и политические землетрясения, но идет же, и не назад, а вперед и в правильном направлении. И никакие изъяны нашей жизни не в силах бросить тень на идею, ради которой сражались, падали и вновь поднимались люди на баррикадах, во всех наших войнах, справедливых и святых.
Миллионы людей защищали Советскую власть с оружием в руках. Как это было? Сколько бы мы ни писали о том времени, а все мало. Оттуда, с тех Октябрьских дней, с гражданской войны идет история нашего государства и его вооруженной защиты. На том рубеже начиналась и советская литература.
Наши отцы пришли в этот мир, чтобы положить первые камни в основание Советского Союза. Ленинский «человек с ружьем» стал на охрану первых шагов революции. В гражданской войне — красные против белых всего мира — формировалась и крепла наша армия.
В стихотворении «Красные и белые» Симонов взволнованно излил чувства советского человека, столкнувшегося с социальным неравенством, с расовой ненавистью в США — с тем, что за океаном называют «черной проблемой».
С детства я помню белых, захвативших ненадолго мой родной Курск, помню улицы, оцепеневшие в безмолвии, ночные выстрелы и страшные слухи о расстрелах рабочих железнодорожных мастерских в Горелом лесу и зверствах в подвалах контрразведки. Помню острое чувство своей мальчишечьей веры в то, что братья, мои старшие братья, воюющие где-то там, за горизонтом, в шлемах с красными звездами, скоро придут и прогонят этих полупьяных надменных офицеров со стеками в руках.
Миллионы людей защищали Советскую власть, как родную мать. Помню день, когда Красная Армия, сломав вал деникинского наступления на Москву, вновь вступила в наш город. Но оркестры играли траурные марши. По главной улице двигались крестьянские дровни — сколько их было, тридцать, сорок? Они медленно везли тела людей, замученных контрразведкой. За каждой упряжкой шли женщины, матери и сестры, в монашески черных платках, с истерзанными лицами. Иные сидели прямо на похоронных дрогах, обняв распростертыми руками мертвых сыновей и братьев.
Вскоре, как всегда неожиданно, откуда-то из огня и грома, ночью свалился в дом брат Роман. Всего на сутки, проездом. С фронта на фронт. Какой была эта ночь — никогда не забуду. Мне разрешили не спать, остаться вместе со взрослыми, и до рассвета мы слушали рассказы брата, а мама сидела и тихо улыбалась сквозь слезы.
Спустя много лет я прочел у Алексея Толстого монолог конармейца Дмитрия Емельянова:
«Империалистическая война — позиционная, окопная, потому что в ней прорыва не было, умирали с тоской, — рассказывал он, расставив ноги посреди комнаты и вынув из ножен лезвие шашки. — Революция создала конную армию… Понятно вам! Конь — это стихия… Конный бой — революционный порыв… Вот у меня — одна шашка в руке, и я врубаюсь в пехотный строй, я лечу на пулеметное гнездо… Можно врагу вытерпеть этот мой вид? Нельзя. И он в панике бежит, я его рублю, у меня за спиной крылья… Знаете, что такое кавалерийский бой? Несется лава на лаву без выстрела… Гул… — Глаза его блистали как сталь…»