— Слышь, железяка ржавая, я ж тебя выкину, — пригрозил я своему верному товарищу.
Он прошел со мной огонь воду и медные трубы и был мне чрезвычайно дорог, но сегодня мое терпение было на исходе. Экран бука ответил мне песочными часами. Бля, скотина своенравная! Терпеть не могу, когда он так делает! Сидеть в кресле не было никаких сил, и я принялся наворачивать круги по кабинету. Окно. За ним серая мгла, такая же беспросветная, как мое бытие. Запертый на замок шкаф. Такой же двуликий, как моя суть: снаружи блеск и великолепие, а внутри — тайны, пороки и компромат. Ваза из-под цветов, наполненная водой до половины и трагически пустая. Такая же несчастная и одинокая, как я. Кому она нужна, кроме розы? Да и розе она, в общем-то, нахер не нужна.
Я споткнулся о ковер и спохватился. Бля-я-я… эк меня приложило-то! Я железный пидорг или гей недоделанный? Вот только гомосятины мне для полного счастья и не хватало! Платочек розовый в руки, чтобы слюни и сопли утирать, шарфик голубенький на плечи, чтобы ловчее меня держать было, и гигантский член в задницу, чтобы уж наверняка. Тьфу! Чур меня, чур! Я вернулся к буку, но там ничего не изменилось. Как и в моей жизни.
Второго марта я на работу не вышел, потому что приходил в себя после первого: переваривал то, что натворил, вспоминал сладкие губы Рыжика, наши жаркие обнимашки на диване, и дрочил, глядя на розу в кружке. А 3-го пришел в офис и узнал, что Санек взял две недели за свой счет. Намек был очевиден: посмею повторить или хотя бы намекнуть, и он исчезнет из моей жизни навсегда. И я, несгибаемый железный пидорг, чуть не заревел, как самый распоследний анимешный гей. На хера меня Рыжик так страстно целовал? Ежиком называл? Вот на хера?! Чтобы я потом всю жизнь воспоминаниями мучился?
Ненавижу натуралов! Ненавижу! Жалостливые говнюки. Все и всегда делают только наполовину. Женщин имеют в одну дырку, хотя перед глазами скачет вторая, и залезть в нее хочется до умопомрачения. Верность не хранят даже самим себе, тайком от жены и детей трахаясь с секретаршами и молоденькими любовницами. Да они и работают-то только наполовину, решая семейные проблемы, вместо того чтобы делами заниматься.
Взять хоть Рыжика, который после возвращения работой, казалось, вообще не занимался, а только и делал, что за Галочкой ухлестывал. Третью неделю подряд он то и дело приходил ей помогать (у нее же сотрясение мозга было!), «лечил» ее компьютер, наклонялся над секретарским столом так, что мне был прекрасно виден его шикарный зад, и мило с ней хихикал. У него же кольцо на пальце, черт возьми! Неужели в наше время только я один знаю, что это такое — преданность? Он вился около Галочки, как навозная муха возле уборной, и явно нарывался на неприятности. Я молчал, ревновал и ждал, когда Санек одумается, но он продолжал гнуть свое, и терпение мое было на исходе.
Бук в очередной раз нагло перевернул часы на экране и вывел меня из себя окончательно. Я сдернул его со стола и швырнул в открытые двери со всей дури.
— Блядь, сука любимая, все нервы мне вымотал!
Мой вопль и звук разбившегося о стену бука эхом разлетелись по пустынным коридорам. Бляяяя, вот что любовь с людьми делает. Был нормальным пидоргом, а стал истеричным гомиком. Если так дальше пойдет, превращусь в жуткий гибрид Потаповой и Пашули и выебу мозги всему холдингу. Я тяжело вздохнул и пошел собирать осколки бука, а то стыда не оберешься.
— Максим Валерьевич? Что случилось? С вами все в порядке?
О! Явился, не запылился. Рыжик возник в дверях кабинета, глядя на меня наивными глазами опытного преступника и всем своим «ничегомеждунаминебыло» видом провоцируя на необдуманные поступки. Я прям вскипел. Выпорю! Как есть выпорю — ремнем, да со всего маху, чтобы впредь неповадно было. Уволится — ну и хер с ним! Хоть задницей своей шикарной перед моим носом вилять перестанет.
— Нет, со мной не все в порядке, — сказал я, схватил Рыжика за шкирку, закинул в кабинет и закрыл за собой дверь на ключ, — но скоро будет.
— Максим Валерьевич, что это вы такое задумали? — отпрыгнул за мой стол Санек.
— Скоро узнаешь, — пообещал я, стаскивая пиджак.
Рыжик окатил меня внимательным взглядом, облизал губы и спрятался за мое любимое кресло.
— Максим, не надо.
— Что не надо? — спросил я, снимая галстук и вытаскивая из брюк ремень.
— Ну, вот этого — не надо, — неуверенно ответил Санек, настороженно следя не за ремнем в моей руке, а за моим пахом. Я аж остановился.
— Ты что думаешь, я тебя трахать собираюсь?
Он жестоко покраснел, вцепился в кресло пальцами и жалобно посмотрел мне в глаза.
— Да.
— Да нахер ты мне такой сдался! — заорал я и кинулся к нему с ремнем наперевес. — Блядун! Взрослый мужик, а мозгов так и не нажил! Свербит в паху — женой займись, идиот.
— Макс, ай! Прекрати, ой!
— Отец тебя в детстве мало лупил, так я исправлю! — шлеп, шлеп, шлеп.
— АЙ! Ой! Макс, придурок, хватит!
Санек носился по кабинету, смеялся и только изредка попадался под мою горячую руку.
— Не смей изменять жене, не смей крутить у меня перед носом своей шикарной задницей, не смей сводить меня с ум…
Договорить он мне не дал: неожиданно остановился, выхватил ремень и огрел по заднице меня. Я аж воздухом подавился.
— Да как ты посмел!!!
— Не ори на меня, Ежик, — сурово сказал Рыжик, многозначительно поигрывая моим ремнем.
Я посмотрел на него: растерзанного, разгоряченного беготней, запыхавшегося и возбужденного донельзя и решил, что сегодня буду самым настоящим пидоргом. Схватил его за шею, впечатал в стену всем телом и принялся целовать, сдирая с него одежду к чертовой матери. Он думал, я буду его трахать? Я не собирался, но теперь передумал. Зачем разочаровывать человека?
- Макс, что… — поцелуй.
Долой куртку и рубашку. Так и знал, что Рыжик великолепен. Засос в шею, в ключицу, цепочка укусов от сильного плеча до уха. Довольный стон в ответ. Прекрасно!
— Перестань, не делай так бо… — поцелуй.
К черту ремень и джинсы. Иди ко мне, малыш, я знаю, ты ждешь ласки. Ого! Ни хера себе малыш! Ладно, так и быть, поцелую я тебя. Ты же сдал своего хозяина с потрохами. Заодно джинсы с плавками с Рыжика стяну.
— Ежи-и-ик, сумасше-е-е-едший… — выгнулся мне навстречу мой потерявший голову мальчик. Вцепился в волосы, закрыл глаза, засадил мне в рот по самое не балуйся и кончил.
Я отплевался, поднялся с колен и решил, что с Рыжика на сегодня хватит, пора подумать и о себе. Потянул его вниз, но он вцепился в мои плечи, распахнул ошалелые глаза и замотал головой.
— Нет. Я так не хочу. Я не могу!!!
— Я тебе шею сверну, — озверел я. — Ты что о себе возом…
— Ты придурок, Макс, — оборвал меня Рыжик. — Я же сказал: не так!
— А как? — жестоко затупил я.
Он страшно покраснел, а я принялся виновато целовать выступившие конопушки, бешено бьющуюся жилку на шее, постепенно поворачивая его лицом к столу.