— Тьфу, срамота!
— Татьяна Львовна, пожалуйста! Выслушайте меня. Я хочу, чтобы Санек был счастлив, и я знаю, как сделать его таким.
— Знать мало.
— Вы правы, но я не только знаю, я могу сделать Санька счастливым.
— Ха!
— Я богат.
— Не в деньгах счастье, — отрезала Татьяна Львовна.
Ччерт, как глупо я начал себя расхваливать. Ей же на мои деньги плевать. Ну да ладно. До вечера далеко, картошка бесконечна, так что перепираться мы сможем целую вечность.
— Я умен.
— Ума — два гумна, да баня без верху.
— Я красив.
— Да уж, красота — страшная сила, особенно в сочетании с хитрой задницей.
— Ха-ха, — не удержался я, за что тут же огреб тяпкой по спине. — Ой! У меня отличное чувство юмора.
— Меняю твое чувство юмора на повод для смеха.
— Я сексуален, — пошел на принцип я. Она на все отговорки найдет?
— Я тоже. То-то меня жизнь все время трахает. Не одно, так другое, — проворчала Татьяна Львовна.
— Я не пью, не курю и не принимаю наркотики.
— Ты — сумасшедший сукин сын, который трахается с мужиками. Когда мозги набекрень, о каком здоровье может идти речь? — возмутилась моя хитромудрая мучительница. Логично.
— Я верно ждал Санька десять лет.
— Очень жаль, что за столько лет воздержания ты не стал импотентом.
— Я подарю ему весь мир.
— Ага, а еще глубокий массаж простаты и звезду с неба до кучи!
— Ха-ха, — опять не удержался я, огреб по спине черенком от тяпки и послушно продолжил. — Я буду любить его до конца своих дней.
— Недолго тебе осталось, любовничек. Как только дед о вас с Саньком узнает, даже я вас не спасу.
— А попытаетесь? — вскинул голову я.
Она принялась окучивать картошку с такой силой, что чуть не вырубила несколько кустов с корнем. Я бросил тяпку, подошел к ней, отобрал оружие и прижал ее к себе.
— Татьяна Львовна, пожалуйста, поймите нас. Неужели постель — это так важно? Разве Санек стал другим после того как полюбил меня? Если бы я не приехал сюда и не спалился, как последний лопух, вы бы этого даже не узнали никогда! Мы не собираемся никому и ничего доказывать, нам плевать на всех геев мира вместе взятых. Мы просто любим друг друга так сильно, что не передать никакими словами. Я не позволю вам причинить ему боль.
— Что? Максим, ты сдурел? — обняла меня Татьяна Львовна. — Это кто кому боль причиняет, а?
— Вы прекрасно поняли, о чем я, — улыбнулся я, целуя ее в золотистую макушку. — Санек в вас души не чает. Давайте не будем его огорчать. У меня глаз дергается, когда он нервничает или расстраивается.
— Правда?
— Да. Санек — мое сердце. Я готов ради него на все.
— Хм.
— Я генеральный директор огромного холдинга, коренной москвич и известный сноб, стою посреди огорода в жопе мира в замызганных штанах, дырявой футболке и старой соломенной шляпе, годной только для огородного пугала. Я огребаю картошку, терпеливо снося побои полной праведного гнева тетки, дергаю колючие сорняки и крапиву голыми руками только для того, чтобы у моего любимого мальчика по-прежнему была сестра, мать и дед. Такие же, как всегда: знающие о нем все и любящие его таким, какой он есть. По-моему, это — самое что ни на есть лучшее доказательство.
— Ты не Ежик, ты — Змей. Тот самый, что вручил Еве яблоко, — проворчала Татьяна Львовна, вытирая моей футболкой покрасневшие глаза. — У тебя-то семья есть?
— Только Санек, — улыбнулся я. Она недоверчиво захлопала глазами. — Я не знаю, кто мой отец, а мать ненавидела меня лютой ненавистью, так что большую часть жизни я провел в интернатах для ненужных детей богатых родителей.
— А друзья?
— Эээм… мой босс и моя коллега по работе. Ну, и Галочка.
— Какой кошмар, — поежилась Татьяна Львовна.
— Не надо меня жалеть, — напрягся я. Она посмотрела на меня с таким укором, что я стушевался. — Я очень гордый, принципиальный и упрямый.
— Понятно. Скелеты в шкафу показываем в последнюю очередь. Больше ничего не забыл?
— Забыл. Макс верный, преданный, любящий и совершенно беззащитный, — сказал Санек, обнимая меня сзади за талию. Прижался всем телом и положил подбородок на мое плечо. Черт! Когда он пришел? Как много услышал? А впрочем… оно и к лучшему. — Мам, я очень люблю моего славного Ежика и не позволю пинать его ногами в непокрытые колючками места.
— Жаль, — тяжело вздохнула Татьяна Львовна. — Пару раз в пах я бы ему приложила.
— Мама!
— Что, мама? Проваливай дрова колоть, бездельник. Максим до вечера в рабстве.
— Но…
— Цыц! Или ты хочешь поменяться с ним местами?
— Не-не-не, — поспешил отказаться от такой чести Санек, поцеловал меня в шею и сбежал, а я взял в руки тяпку, поправил дырявую соломенную шляпу, надел выданные мне коварной Татьяной Львовной перчатки и к вечеру огреб без малого четыре сотки.