Рыжик ударился в такую жуткую истерику, что я растерялся. Оставил его рыдать в подушку, натянул штаны и пошел за водой и валерьянкой.
— Зачем тебе валерьянка? — взяла меня в оборот Татьяна Львовна. — Тебе плохо?
— Да, вы меня вчера просто уничтожили! У меня болит все, — честно сказал я.
— Я старалась, — хмыкнула она, доставая пузырек. — Ты только при Саньке не пей, у него на валерьянку аллергия.
— Аппп, — подавился я. Стер холодный пот со лба. — А на что у него нет аллергии?
— Так лекарство ему нужно? — заволновалась Татьяна Львовна. — Ты что с ним сотворил, изверг!
— Изверг — это он, — поморщился я, потирая несчастную попу. — Вырастили быка на мою бедную зад… ээээ… голову.
— Ха-ха-ха, — упала на стул противная тетка. — Он тебе задницу порвал, да? А теперь переживает? Какой хороший мальчик!
— Татьяна Львовна! Это неприлично! — смутился я. — Интимные подробности нашей с Саньком личной жизни вас не касаются! Лучше лекарство дайте, а то он нас в слезах утопит.
Она послушно накапала какую-то дрянь в стаканчик, задумчиво посмотрела на меня, улыбнулась и поцеловала в щеку.
— Знаешь, вот теперь мое сердце успокоилось. Раз ты позволяешь ему вытворять с тобой такое, все у него будет в порядке.
— Больше ни за что не позволю, — сказал я.
Татьяна Львовна рассмеялась, вручила мне странного вида мазь, многозначительно поиграв при этом бровями, и подтолкнула к лестнице.
— Ну-ну.
Дрянь из стаканчика успокоила нервы Санька, а дрянь из тюбика волшебным образом спасла всего меня, включая мою несчастную задницу, которую Рыжик обследовал и смазывал с таким тщанием, что я не выдержал, уронил его на перину и затрахал до изнеможения, возвращая все на круги своя к нашему с ним общему удовольствию.
…
Утро, начавшееся так бурно, переросло в тихий безоблачный день, который закончился так, что мне и не снилось. Мы с Саньком, Машкой и Татьяной Львовной неспешно возвращались с озера, открыв все окна в машине и периодически подпевая всякой туфте, льющейся из динамиков, когда моего затылка коснулись первые иголки грядущих событий. Масла в разгорающийся во мне огонь нехороших предчувствий, подкинула Машка. Наклонилась с заднего сиденья, обняла за шею крепко-крепко.
— Ежик, можешь мне кое-что пообещать?
— Смотря что, — поежился от ее голоса я.
— Не руби с плеча, ладно?
— Ээээ…
— Все люди имеют право на ошибку, Макс, ведь так?
— Да. И что?
— Помни об этом и не руби с плеча.
— Ладно, уговорила, — согласился я. — А к чему все это, ты, конечно же, не скажешь?
— Не скажу, — тяжело вздохнула Машка. — Не все так просто в королевстве датском, Макс.
Незнакомая пафосная машина перед воротами дома меня изрядно напрягла, потому что никто никого в гости не ждал. Мы влетели в дом со скоростью кометы и попали в самый разгар битвы двух титанов. Лев Ермолаевич стоял, упершись руками в стол, а напротив него в точно такой же позе замер … мой Босс.
— Как ты, человек, своими руками отправивший на тот свет десятки людей, смеешь осуждать того, кто не сделал никому ничего плохого! Макс — уникальный человек!
— Вот и пусть присовывает свою уникальность кому-нибудь другому и оставит моего внука в покое!
— Он — не оставит. Никогда.
— Да ты что! Твой замечательный Макс — подонок, каких поискать. Он сказал, что у него нет отца, Валерий Павлович, а ты стоишь тут и с пеной у рта доказываешь мне, что он святой. Разве настоящий сын может отказаться от отца, который любит его так сильно, что плевать хотел на его нетрадиционную ориентацию и приперся из столицы спасать его от толпы злобных родственников его сладкого мальчика?
— Макс меня не бросал, — сказал Босс. Выпрямился, потер глаза рукой и убил меня наповал: — Его бросил я.
— Ну ты и мудак, — отшатнулся от него Лев Ермолаевич.
— Я в курсе, но речь не обо мне…
Я стоял в дверях, и мир рушился у меня на глазах. Я знал этого человека почти двадцать лет, потому что познакомился с ним еще в университете. Он вел у нас факультативный предмет — финансовое право. Я редко видел его вживую, но практически каждый день разговаривал с ним по телефону. Только о делах, не более того, но ведь до появления Санька моя жизнь была наполнена лишь работой, так что говорить мне было больше не о чем. Я считал его своим Боссом, а он был моим отцом. Тем самым, которого моя мать ненавидела так сильно, что перенесла свою ненависть с него на меня.
— Ты его отец?! Да ты… ты… — заорал Санек, кинулся к Боссу и хорошо поставленным хуком справа отправил его на пол. В этом Рыжику не было равных. Я ухмыльнулся и пошел ему помогать.